Сорные травы

– Жжёте, коллега, – я рассмеялся. – Нет, я в норме. А вот моя старшая уверена, что Тимошенко именно воскрес, так как она с Лукановым вместе его реанимировала. Я же думаю, что просто в суматохе слишком быстро записали его в жмуры.

– Луканов педант. Странно, что ошибся, – задумчиво проговорил Вадим. – Но ладно, бывает. С таким ужасом, что творился в тот день, и такой зануда может лажануться.

– Мог. Вот и я думаю, что ошибка. А Тимошенко…

– Перебесится, – махнул рукой Деменко. – Я и не таких убеждённых видел. Либо успокоится и будет жить дальше, либо попадёт ко мне.

– Как там твой контингент? – поинтересовался я, попивая моккачино. Основная работа Деменко в городском психоневрологическом диспансере – у нас он на полставки, да забирает особо интересные случае к себе в зоопарк.

Вадим неопределённо пожал плечами.

– Как, как… Реактивных психозов масса. Еще и старые знакомые обострились. Вон вчера пятеро поступило с диссоциативным расстройством идентичности. Классические случаи – хоть студентам показывай. Позавчера семеро.

– Богатый улов, – кивнул я.

– Слишком богатый, – недобро усмехнулся Деменко. – В самые урожайные годы по трое максимум в две недели привозили, а сейчас двенадцать человек за два дня. И ещё куча новых пациентов по домам сидят на гидазепамовой и сульперидной диете.

– Немудрено. Нечасто каждый пятый умирает – морги переполнены, на кладбищах очереди, как на концерт. Вот народ с катушек и слетает потихоньку.

Деменко мрачно хохотнул:

– Это да. У меня вчера такие экземпляры попадались, что хоть коллегам описывай, чтобы порадовались. Один такой мне проникновенно сообщает, что он Пётр Первый. Я ему автоматически говорю успокаивающе, мол, всё нормально, есть у нас и императоры, и адмиралы, и даже короли. По-настоящему есть. В ПНД в седьмой палате даже король Людовик Солнце проживает – если его называть не по сану, буйствует.

– Так что твой пациент?

– А он мне спокойно сообщает, что он не царь Пётр Первый. А теплоход «Пётр Первый».

Я рассмеялся и хлопнул Вадима по плечу:

– Выдумал, небось?

– Обижаешь. У меня такая работа, что и выдумывать ничего не нужно.

Вадим помолчал минуту, а потом тихо сказал:

– Сегодня Лену хоронят. Поедешь?

– Да, – коротко кивнул я.

Деменко знал про мои непростые отношения с женой. И с Леной. Потому его вопрос таил в себе несколько значений. Вадим внимательно смотрел на меня.

– Да в норме я, в норме, – отмахнулся я. – Совсем деформировался профессионально. Вадим, честно, вообще ничего не чувствую. То ли работой выбил из себя всё. То ли мерзавец я первостатейнейший.

– То ли не любил просто…

– То ли, – повторил я. – Поедем на твоей или на моей?

– На твоей, но я поведу, – предложил Деменко. – Я свою в ТО на днях отдал. А тебе после… сколько уже дней ты торчишь на работе?., только за руль садиться.

– А если менты тормознут – доверенности-то нет.

– Да кому мы нужны сейчас. Менты своих хоронят.

– Ок. Рулишь сегодня ты, – легко согласился с предложением. – А то попадём к Машке в хозяйство из-за моей невнимательности. Вот жена удивится.

– Как она?

– Кали. Богиня смерти, – усмехнулся я. – Сурова и неумолима. Держится, похоже. Я её не видел уже несколько дней. Сегодня у неё тоже похороны – ребёнок у подруги умер.

– Умер… – отозвался эхом Деменко. – У меня в подъезде воспитательница детского сада с балкона бросилась. Вся младшая группа умерла. У неё на глазах.

– Твою мать, – меня передёрнуло. – Умеешь ты вовремя новость сообщить. Я как раз собирался предложить тебе позавтракать в кафе, прежде чем поедем на кладбище.

– А говоришь профессионально деформировался, – грустно улыбнулся Вадим, хлопнув меня по плечу. – Пойдём. На голодный желудок трудно провожать в Аид, говорили древние греки.

– Выдумал?

– Обижаешь…

И я продолжил вместо него:

– У меня такая работа, что выдумывать ничего не нужно.

Деменко мрачно хохотнул. И мы направились в кафе при больнице, в надежде, что там примут изголодавшихся работников скальпеля и зажима.

Около кладбища мы припарковались почти ровно в одиннадцать. До похорон Лены ещё оставалось полчаса. Всю дорогу я внимательно разглядывал проносящийся в боковом стекле город.

Он изменился.

Постарел.

Умер.

На улицах не видно детей. Родители не выпускают из дома, боясь второй волны эпидемии. Только что ж это за болезнь, если до сих пор не выявили в крови ни вирусов, ни бактерий, ни грибков? Весной улицы всегда были полны ребятнёй и молодыми мамами. Только теперь мамы малышей лежат пластом под действием сильных успокаивающих или рыдают в стенах домов. Судя по тому, что я слышал, нет ни одного выжившего малыша в городе. Новостные сайты в инете опровергают, что так везде. А вот блоги, наоборот, переполнены однотипными сообщениями – смерть, смерть, смерть. Кто прав? Обычная истерия социальных сетей или введённая жёсткая цензура новостей?

Мусор никто не убирал за эти дни. Кое-где баки стояли переполненные мусором или просто лежали на боку. Запах пробивался даже через закрытые стёкла машины.