Сорочья Похлебка

— Вы видели, как наказывают нераскаянных грешников... А вас я на¬кажу сугубо, поэтому признавайтесь за благо-времени. Если сознаетесь, я не буду сегодня наказывать вас...

— Я, ей-богу, отец смотритель, ничего не знаю... — плаксиво заговорил Епископ.

— Я спал, — отозвался Атрахман.

— У меня болела голова... — врал Шлифеичка, расстегивая впереди пуговицы казенных невыразимых...

Отец Мелетий посмотрел на эту отчаянную троицу, покрутил головой и еще раз справился со своей книжкой.

— Хорошо, я с вами еще побеседую на днях, — проговорил он, чмокая губами. — Подумайте хорошенько на досуге о содеянном пре¬ступлении.

Такой оборот дела настолько поразил всех, что бурсаки только пере¬глянулись между собой.

— А вы, — строго обратился отец Мелетий к Дышло, Патрону и От-лукавого, — вы будете попеременно читать над покойником все три дня... Раскайтесь во всем, время еще не ушло, а то хуже будет.

IX

Покойник лежал в больнице на длинном обеденном столе, который принесли из столовой. Маленькое пожелтевшее тело Фунтика как-то жал¬ко терялось под грубыми складками казенной простыни, восковое лицо с запекшимися синими губами и обострившимся носиком еще хранило в себе следы предсмертной муки, застывшей в сдвинутых бровях и залегшей черной тенью около глаз и вокруг рта. Бурса, в первую минуту, когда увидела покойника, немного смутилась, но это нерешительное состояние продолжалось всего одну минуту.

— Дураки... — прогудел Дышло, сплевывая сердито в сторону.

— А что? — спрашивал От-лукавого, неприязненно и со страхом по¬глядывая на посиневшую руку Фунтика, которая выставлялась из-под са¬вана.

— Дураки... Нужно было на нитку его посадить, — угрюмо ответил Дышло.

— А ведь действительно... Ах, черт его возьми! — согласился Па¬трон. — Сначала подушками, а потом на нитку... В голову тогда не при¬шло.

— При Чугунном Апостоле всегда ябедников на нижу садили, — при¬помнил Дышло.

Последнее наказание было одним из самых жестоких измышлений бур¬сацкого мозга и практиковалось в течение десятков лет. Оно заключалось в следующем: брали длинный, крепкий шнурок, продевали его виновнику сквозь язык и в таком виде водили ябедника по всему училищу в течение целого дня.

— Важнее бы вышло,— размышлял От-лукавого. — Можно было на нитке водить Фунтика по двору под самым носом Сорочьей Похлебки...

— Поймали оха, теперь не воротишь, — фатально проговорил Патрон.

Начальство ожидало раскаяния со стороны преступников, но резуль¬тат получился совершенно обратный. Только один От-лукавого испытывал несколько времени что-то вроде угрызения совести, а Дышло и Патрон все время чувствовали себя правыми, даже больше — как люди, честно исполнившие свой долг. Бурса по этому исключительному случаю про¬явила свою сущность во всей ее нравственной красоте. Сознание не могло придти на помощь этим искалеченным людям, которым были чужды са¬мые простые человеческие чувства. Бурсацкая закваска давно вытравила в них все человеческое...

В продолжение трех дней, пока покойник лежал в больнице, он еще раз должен был сделаться свидетелем самых отчаянных сцен. Днем, из боязни внезапных вылазок Сорочьей Похлебки, читальщики держали себя осторожно и читали над покойником с грехом пополам. Зато ночью, ко¬гда все засыпало в училище, бурса начинала ходить на головах. Появля¬лись на сцену Епископ, Атрахман и Шлифеичка, а вместе с ними врыва¬лась самая кипучая струя бурсацкой жизни. Епископ облекался в ризу и начинал служить, художественно передавая теноровые возгласы Сорочьей Похлебки; От-лукавого набивал кадишо углями и вместо ладана по боль¬нице разносился густой дым жестокой солдатской махры. Это кощунство над покойником и над религией доставляло бурсе постоянное удовольст¬вие, вроде того, какое она испытывала, наказывая «грешников». Мысль о будущем являлась редко и обыкновенно резюмировалась коротко и ясно: «Мелетий будет кожу оттягивать...»

— Пусть дерет, на спине-то не репу сеять, — каждый раз повторял Па¬трон, встряхивая своей отчаянной головой.

Бурсу смущало немного только одно обстоятельство, именно: почему Мелетий не отодрал сразу Епископа, Атрахмана и Шлифеичку. Догадкам и предположениям не было конца.

— Вот погодите, дайте Мелетию только похоронить Фунтика, — гово¬рил От-лукавого, — тогда он вам три шкуры спустит...

— А вы чем святее нас? — огрызался Епископ.

— Мы? Мы получили свою порцию, а вас Мелетий оставил на прок. Ужо так взлупит, что небо с овчину покажется.

— И пусть лупит...

Через три дня Фунтика похоронили, и бурса замерла в ожидании гря¬дущей экзекуции.