Сорок одна хлопушка

Мать была категорически против предложения отца. Похоже, она уже привыкла, что её муж торчит на помосте, целыми днями активно работала, посуду больше не била, говорила и смеялась с Лао Ланем и однажды сказала мне:

– Сяотун, понесёшь еду, не забудь передать отцу блок сигарет.

Хоть мать и против, если мы добываем верёвку, всё пойдёт легче. Если не добываем – значит, не хотим. Трижды в день забираться на помост, видеть необычного отца, переброситься с необычным отцом парой простых слов – для нас с сестрёнкой это была огромная радость.

Рано утром за двадцать один день до кончины жены Лао Ланя, когда мы с сестрёнкой принесли завтрак, отец посмотрел на нас и глубоко вздохнул:

– Дети, никудышный у вас папка.

– Какой же ты никудышный, – возразил я. – Ты уже продержался семь дней, а это непросто. Многие говорят, что ты святой, что на помосте станешь даосским бессмертным.

Отец с горькой усмешкой покачал головой. Несмотря на хорошую пищу, которую мы приносили каждый день (аппетит у него тоже был неплохой, и свидетельством тому были вылизанные до блеска плошки), за эти семь дней отец явно похудел. Отросшая борода торчала во все стороны, как иголки у ежа, глаза подёрнулись кровяными жилками, в уголках скопился гной, от него неприятно пахло. В носу у меня засвербило, вот-вот брызнут слёзы. Я очень осуждал себя за невнимательность:

– Пап, мы сейчас принесём тебе бритву и тазик умыться.

– Пап, мы принесём тебе одеяло и подушку, – добавила сестрёнка.

Отец, который сидел, опершись спиной о деревянный столб и глядя в просторы полей за стеной, грустно проговорил:

– Сяотун, Цзяоцзяо, спуститесь, разведите костёр и предайте папку огню.

– Папа, вы об этом даже не думайте! – хором заявили мы с сестрёнкой. – Если вас не будет, наша жизнь потеряет всякий смысл. Вам нужно обязательно держаться, держаться до последнего, тогда и победим!

Мы положили корзинку с едой, подняли поганое ведро и собрались спускаться, когда отец потёр большой рукой лицо и встал:

– Не нужно.

Он поднял ведро, раскачал его, а потом отпустил. Ведро улетело за стену.

Поведение отца испугало меня, я чувствовал, что сейчас случится что-то нехорошее, бросился к нему в ноги и с плачем обхватил одну:

– Пап, не прыгай, разобьёшься!

Сестрёнка тоже обхватила другую ногу и заплакала:

– Пап, я не хочу, чтобы ты умер!

Отец погладил нас по головам, задрал лицо вверх и долго не опускал. Глаза его наполнились слезами, и он проговорил:

– Дети мои, что вы придумали? Как папа может спрыгнуть? У такого, как ваш папа, духу не хватит.

Вслед за нами отец спустился с помоста и направился в контору. Встречавшиеся по дороге провожали нас удивлёнными взглядами.

– Что уставились?! – выругался я. – Попробуйте забраться на помост, если можете. Отец просидел там семь дней, если просидите восемь, тогда и будете иметь право обсуждать отца, а иначе закройте свои поганые рты.

Обруганные мной уныло сбежали. Довольный, я посмотрел на отца:

– Ничего, пап, ты у нас лучший.

Отец побледнел и ничего не сказал.

Вслед за нами отец вошёл в контору. Лао Лань и мать отнеслись к нашему появлению спокойно, никакой необычной реакции не последовало, словно мы не спустились с помоста, а вернулись из цеха или из туалета.

– Старина Ло, – обратился к отцу Лао Лань, – хорошие новости: богатые супермаркеты наконец вернули просроченные платежи. Теперь мы с ними больше работать не будем, раз не сдерживают обещания.

Лицо отца было пепельно-бледным.

– Лао Лань, я увольняюсь, больше не стану работать директором предприятия.

– Почему? – удивился Лао Лань. – Почему хочешь уволиться?

Отец опустился на табуретку, долго сидел, понурив голову, а потом выдохнул:

– Не справился я.

– Ну что за ребячество, почтенный старший брат? – сказал Лао Лань. – В чём я могу тебя обвинить?

– Не обращай на него внимания, Лао Лань, – презрительно бросила мать, – этот человек всегда собой недоволен.

Отец было вспыхнул, но покачал головой и промолчал.

Лао Лань бросил отцу цветастую газету и глуховатым голосом проговорил:

– Вот, Ло Тун, взгляни, тот самый мой третий дядюшка бросил всё своё несметное имущество, а также множество любимых женщин, в монастыре Юньмэньсы постригся в монахи и удалился от мира…

Отец молча перелистывал газету.

– Этот мой третий дядюшка – человек выдающийся, чудак, – голосом, исполненным переживаний, продолжал Лао Лань. – Раньше я думал, что хорошо знаю его, но лишь теперь понял, что я – человек заурядный, неспособный понять его. По сути дела, старина Ло, человеческая жизнь так коротка, что любые женщины, богатство, слава, положение – всё это несущественно, с рождением не получишь, со смертью с собой не захватишь. Мой третий дядюшка, считай, это полностью постиг…

– Ты тоже скоро постигнешь, – язвительно вставила мать.

– Мой папа провёл на помосте семь дней и тоже постиг. – Это был пронзительный голосок сестрёнки.

Лао Лань и мать с удивлением посмотрели на неё. Через какое-то время мать велела мне:

– Сяотун, бери сестру и отправляйтесь куда-нибудь подальше, поиграйте, взрослые разговаривают, а вы ничего не понимаете.

– Я понимаю, – сказала сестрёнка.