Явно старше его, лет сорока с хвостиком, одетая в какие-то затрапезные тряпки - в фатерланде их бы уже выбросили на свалку, тем не менее, она имела какую-то тайну, и Герби с удивлением констатировал-она заинтересовала его. Опять этот взгляд... да, удивленный, но какой-то не такой как у всех - что-то в нем было непонятное... А Герби с детства полюбил решать всякие головоломки, может быть, только поэтому из него и получился блестящий аналитик. Не будь любвеобильной невесты, он сейчас спал бы на своем любимом диване и не ломал голову над загадкой русской фрау. Он сам пока ещё не понял, чем, но зацепила она его, даже не как женщина - что там можно было увидеть, под этими потерявшими цвет тряпками? А вот как предмет для исследования...
И не подозревал герр майор, что под облезлыми тряпками было надето на Варе оччень даже красивое белье, такое, что герр майор и не видел даже в будучи в столице моды-Париже. Ну не было ещё в те годы таких бюстгальтеров и трусиков...
Варя тоже как-то инстинктивно стала опасаться этого жердяя, нет, он не принимал участие в казнях, зверствах, ежевечерних кутежах в их веселом доме - так осточертевшем живущим неподалеку жителям, постоянно куда-то ездил в сопровождении двух машин с охраной. Все это ей рассказал Панас, которого очень интересовал этот загадочный немец.
-Варь, я тебе всего сказать не могу - сама видишь - без конца кого-то ловят, арестовывают, а ты человек совсем другой эпохи, да даже века другого, нельзя тебя под монастырь подводить, я вот почему-то думаю, что вернетесь вы туда, назад.
-Но, Панас, тебя сюда ведь тоже не просто так отправили, - попыталась возразить Варя.
-Варюш, я честно тебе скажу - меня как бы наблюдателем отправили, замечать все их настроения, какие-то нюансы поведения... а какие нюансы, когда каждый день по радио: "Доблестные германские войска"... А наши все отступают... Понимаешь, я не разведчик, меня и не готовили для этого, просто так совпало-я из местных, давно тут не был, изменился сильно, в разговоре умею голос изменять, вот и отправили... Я про этого фрица сообщил, а они им сильно интересуются - откуда-то известно, что важная птица он в Берлине был. А он видишь какой нелюдимый, Фридрих-то пить стал сильно, постоянно вместе с эссэсовцем надираются и по этим... фрау. Карл Иваныч ругается, да без толку, а этот, как ты скажешь, жердяй или в разъездах, или допоздна в кабинете сидит. Странно, молодой ведь мужик, а по бабам ни-ни.
Варя посмеялась:
-Может, голубой или импотент?
-Голубой - это чего?
Узнав, долго плевался...
-Ты что, Варюха? У него бы тогда одна дорога была... не, он какой-то весь засушенный. Вот бы размочить его... да куда мне, я могу только исподтишка наблюдать за ним.
А в лесу, у Лешего в схороне шла напряженная работа. Молодежь с утра до вечера разбирала оружие, чистила, смазывала, что-то ремонтировала... собранное, как оказалось хитрющим дедом Гриньки-Никодимом. Он при отступлении наших не только грибы собирал - грибы были так ,для отвода глаз. Как истинный и истовый грибник, кошелку грибов набирал за полчаса, а остальное время посвящал поиску и схорону оружия. Естественно, прятал надежно и основательно, знал обо всем этом, нет, даже не Леший -в те дни при всеобщей неразберихе "надо было спяшить, пока хрицы не припёрлися", - а ... его неугомонный и совсем мелкий внук - Гриня... Когда Игорь услышал об этом, у него пропали все слова, он только открывал и закрывал рот.
Даже Леший проникся:
-Ох, Гриня, ты истинный внук своего непредсказуемого деда. Вот теперь я совсем не удивлюсь, если пропавший Никодимка, где-то или партизанит, или даже воюет, с него станется. А скажи-ка мне, Григорий Родионович, отчего ты столько времени молчал?
-Дед Никодим вялел, ён враз гаворя: "Гринь, будеть як нужда у оружье тогда и покажешь, но самым надежным, ну, як Леший. А так никому ня верь!" От я и молчал. А тяперь нужда появилася, от я и сказал.
-Ох, Гринька, придет твой батька когда - скажу, чтобы выпорол ремнем.
-Не, батька если жив, мяне похвалить!!
А батька пятился к Волге, сейчас не признал бы родной сынок Гриня в этом седом, обожженном палящим солнцем и порохом, выглядевшим намного старше мужчине - своего горячо любимого батька. От его взвода разведчиков осталось три человека, но каких! Родион, теряя каждого из своих, таких ставших за этот год родными, разведчиков, все равно на одной Крутовской-Никодимовской упёртости, выживал. И оставшиеся трое из его ребят это знали, их командир всегда лез вперед, не жалея себя, и может, поэтому, или молитвами близких - хранила его судьба. Ранения были, вот уже третий раз, но касательные, вот и сейчас на его плече была неглубокая рана, идти с ней было терпимо, для него.
-Ох, Никодимыч, - наспех перевязывая его, сказала единственная оставшаяся в живых от разбомбленного медсанбата, медсестра Уля, - за тебя точно кто-то истово молится, мамка, наверное.