Сороковые... Роковые

Герби пришел вечером какой-то очень задумчивый, странно поглядывая на Варю, он еле дождался, когда Руди, полюбивший печку, утихомирится и начнет похрапывать.

— Варья, я говорить с майн онкел-дядья, Конрад. Новы год ихь должен быт аус Берлин. Вас можно сделат за тебья?

— Да что тут можно сделать… — Варя долго молчала, а потом вдруг выдала, — вот если бы ты смог помочь мне… в Дятьковский район попасть, там у меня отец и его семья живут. Отца не особо хочу видеть, не очень приятные детские воспоминания остались, а вот его братика — дядечку своего, никогда нами не увиденного, погибнет в сорок четвертом в Польше, вот его-то…

Герби задумался:

— Варья я ест хорошо подумать. Как ты сказать — катц на душа…

— Кошки скребут, согласна, Герушка. Ты многое теперь знаешь из будущего, прошу тебя — уцелей в этой каше!! Где ваша усадьба-имение находится? Надо бы, чтобы вы в западной части остались, так спокойнее. В ГДР будет такая разведка «Штази», типа вашей теперешней, и жизнь посложнее, опять же железный занавес. Капстраны, там полегче с визами, а у соцлагеря много проверок, бюрократии и всяких ненужных бумажек. Ни в коем случае не соглашайся работать на американцев — поганая нация, может, где-то рядовым инженером сможешь. Ведь ты не участвовал в казнях и расстрелах, значит, сможешь пройти все эти проверки и жить нормально. Женись обязательно, ты молодой — тебе дети нужны, я понимаю, любовь, она штука такая… но ведь есть ещё и физиология. Не думаю, что ты будешь по веселым домам шастать, или любовниц менять — не тот характер, а женщина рядом должна быть.

Герби хотел возразить.

— Солнышко мое немецкое, не перебивай. Послушай старую сову — никуда я с тобой не поеду, вам, насколько я знаю, запрещено с унтерменшами отношения заводить, мой немецкий… мой аусвайс на первом же пограничном посту в Германии не выдержит проверки, а попадать к какому-нибудь Кляйнмихелю… брр, было бы из-за чего…

И запела тихонько ему на ухо:

— «Лился сумрак голубой в паруса фрегата,
Провожала на разбой бабушка пирата.
Пистолеты уложила и для золота мешок,
А ещё конечно мыло и зубной порошок.»

Герби, прослушав, сильно смеялся. Особенно на словах:

— «Но на этом месте внук перебил старшуку: слушай, это все так тебе знакомо, ты давай, сама езжай, а я останусь дома!»

— Умешшь ты меня засмешить!

— Ну не плакать же, оба знаем, что будущего у нас нет, такая вот жестокая шутка. Чья-то. Я где-то в журнале читала, что ваши из Люфтваффе во время воздушного боя провалились во временную дыру и попали в Америку двухтысячных, но так и не смогли понять и принять, у одного крыша… э-э, сошел с ума. А второй как малое дите стал, наивный, уверял всех, что такой вот сон у него, и жалобно просился обратно, там же бой идет! А ты у меня умничка, все понял и принял как надо, горжусь тобой.

— Ох, Варья, не представлять как я оне тебья…

— Я тоже. Но Герби, нам с тобой хоть и недолго, но отпущено полной мерой. Да, мы не можем днем даже улыбнуться друг другу, но ночи пока все наши. Мальчик, сколько мне ещё отпущено, я каждый день буду тебя вспоминать, поверь, ты мне очень дорог, такие как ты — они редкость!!

А Панас опять привел девушку, вернее, даже девчушку — замурзанную, худющую, зашуганную какую-то.

Стеша, вполне освоившаяся в лагере, увидев её, ахнула:

— Пелагеюшка!! Откуль ты взялася? Тебя ж, вроде как, у Германию??

— Сбегла я, Стеш, со Степаном, доску у вагоне на полу оторвали и самые худые убягли, хто куды. Вот и Степан у одну сторону подался, я у другую, и шла побирушкою. Немцы меня за тетку у годах принимали, дошла вот… домой никак нельзя, дед Леш встретился на радость, а потом вот и Панас, я ж один курс училишча медицинского успела закончить, а на хронт не узяли, мала, сейчас вот пригожуся.

Игорь, крепко подружившийся со Стешей, да и она отвечала ему взаимностью, поразился:

— Как же ты дошла-то, ведь даже слабый ветер тебя снесет?

— Дошла, вот.

Отмытая, худенькая до прозрачности, Пелагеюшка что-то задела в душе Сергея, который, дожив до сорока лет, глубоко и сильно разочаровался в женщинах-девушках: по молодости его, наивного и увлекающегося пацана с небогатыми родителями, «любовь всей жизни» предпочла заменить на жирноватого, хамоватого, но сына директора домостроительного комбината.

Разочарование было наисильнейшим, Серега возненавидел весь женский пол, начал усиленно учиться, совмещая учебу с подработками. Как-то удачно сложилась компания таких же жадных до достижения высокой планки ребят, и потихоньку, набивая синяки и шишки, Сергей Алексеевич стал многоуважаемым бизнесменом и очень котирующимся у длинноногих красоток, выгодной партией — неженатым мужчиной. А Серега просто их перебирал, не испытывая ничего, кроме спортивного интереса.

Мамуля уже и не вздыхала, и не спрашивала, когда же он женится, одно только сказала, как отрезала:

— Ко мне в дом ты приведешь только ту девушку или женщину, которая станет для тебя всем.