Сороковые... Роковые

Оба за оставшиеся дни много переживали, от Вари остались одни глаза, как говорится, а Герби все больше мрачнел.

— Что с Вами, герр майор, Вы так неважно выглядите, хотя, можно сказать, уже одной ногой дома, в Берлине? — поинтересоался Вайнер.

— Да что-то болит внутри, приеду, надо будет обследоваться.

— Надеюсь, ничего серьезного не найдут эскулапы?

— Тоже надеюсь.

— Герр майор, Вы посылочку для майне Фамилие не захватите, буду Вам премного обязан.

— Гут, передайте моему Рудольфу, он будет собирать и укладывать все вещи.

Варя уходила утром, они всю ночь просто лежали тесно обнявшись, стараясь быть как можно ближе друг к другу, оба молчали, да и что можно было сказать? Утром Герберт немного подзадержался в хате, с тоской наблюдая за уходящей Варьей, облегченно вздохнул, увидев, что к ней присоединился тот лудильщик-паяльщик с базара и ещё какие-то две замухрышки-бабенки. Одну он категорически не отпустил бы, но Варья уже с неделю назад сговорилась вот с этими людьми идти вместе.

Как он прожил эти два дня без неё, он наверное и через тридцать лет не смог бы рассказать, какая тоска его сжигала, он не мог спать, осунулся.

И только на третий день, проходя мимо базара, услышал, как стоящие у входа, два древних дедка, громко разговаривая между собой, сокрушались, что ещё так долго будет зима. А тот что подряхлее четко и ясно сказал:

— Ну так это, солнце — на лето, зима — на мороз, испокон так было.

Герби даже запнулся, сначала подумал, что может просто в разговоре деды помянули, такое русс выражение, а дед опять четко сказал:

— Да, точно, солнце — на лето, зима — на мороз, но недолго, у марте…

Дальше Герби уже не слушал и не слышал, он шел на ватных ногах, едва сохраняя выдержку.

Ввалился в хату и обессиленно плюхнулся на лавку.

— Уфф!

— Что с Вами герр майор? — выглянула из комнатки фрау Ядзя. — Гутен абенд, фрау! Рад Вас увидеть!

— Я тоже, герр майор! Так вежливо поговорили немного, Руди выскочил за дровами, а Ядзя сказала:

— Все хорошо, не переживайте. Девочка на месте!

Вернулся Руди. Ядзя, пожелав спокойной ночи, ушла к себе.

На следующий день провожали фон Виллова, желали успешной дороги, продвижения по службе и прочую лабуду. И никто, даже верный Руди, не знал, что в левом кармане кителя у Герби лежит маленький тряпочный ангелочек, Варина любовь, который точно его будет оберегать.

И, в пока ещё далеком сорок четвертом, в октябре, Герби чудом успеет при бомбежке проскочить на машине через перекресток. А через три-четыре минуты там разорвется бомба. Машина от взрывной волны перевернется, в спине Герби будет много осколков стекла, а в госпитале все в один голос скажут, что он родился в рубашке.

Герби только грустно улыбнется, зная, что его просто хранит любовь его такой далекой, ещё пока и не родившейся Варьюши.

В Березовке пропали два полицая — Ярема и Шлепень. Зоммер, брызгая слюной, рвал и метал, грозя жителям всяческими карами. А после обеда по деревне прокатилась весть — нашли Ярему неподалеку от имения Краузе — валялся заколотый штыком, а в руке, намертво зажатая, виднелась повязка. Когда сумели вытащить, полицаи опознали её — повязка была Шлепеня. Он, в отличие от многих, постоянно её стирал, и Зоммер ставил его всем полицаям в пример аккуратностью. По всему выходило, что свой своего и убил. Деревня вздохнула облегченно, опять пронесло!

— Знать, чагось Ярема за Шлепенем зацапил, от ён яго и ушлепал! — глубокомысленно заявил дед Ефим своей Марье.

— А, одним поганцем меньше будя!

— Хрицы кажуть, искать Шлепеня стануть, до где жа, вон он, лес, ищитя ветра у поле. А Шлепень-то якой молодец, етого гада прикончил, ведь за всеми слядил, усе вынюхивал чаго — ой жеж, какая сволочуга выросла!

Шлепеня искали, но он как в воду канул. И не знал никто, что Шлепень все же исполнил свою задумку паоговорить с Лешим… безрезультатно, правда, но подтолкнул его это разговор на последующие действия. Подкараулил Лешего, когда тот, привычно помолившись в церкви про себя — конечно же за здравие русского народа, за победу! — вышел и так же привычно направился к Карлу. — Дед Леш, надо погаворить.

— Чаго тебе? — неласково ответил Леш.

— От ты бывалый человек, скажи — наши ляса, они докудова тянутся??

— А то ты у школе не проходил? До Украины доходют! — буркнул Леш.

— А вот ежли б ты, положим, у другую старану собрался, як бы пошел? — Никуда я не собираюсь, кто в такое время ходит, вон до Раднева и обратно, и то опасно, возьмут и стрельнут хоть немцы, хоть полицаи ваши, мало ли, не понравлюсь кому. Чего хочешь выпытать, шпионом некого объявить?

— Што ты, што ты, я ничаго такого и не думал.

— Все вы не думаете! — проворчал Леш и пошел дальше.

Шлепень подумал, подумал и пошел до учителки, той не было, только немой Василь читал какую-то книгу, Шлепень взял, посмотрел: «Евгений Онегин». Пушкин.

— А, ну этот поэт хороший, где у учителки карта якая имеется?

Василь помотал головой и написал на клочке:

— Все карты хрицы сразу же спалили.