Сорванец

Разговор Декстера с Элен был очень продолжительным и мучительным. Сначала, по-видимому, девушка совсем не доверяла мальчику, пока, наконец, он не воскликнул в порыве страшного отчаяния:

– Я знаю, как дурно поступил! Но мне казалось, что почти все здесь не любят меня… И я говорил правду о лодке, а мне никто не верит! Попросите… попросите его отослать меня!..

Воцарилось долгое молчание. После тяжелой борьбы с собой мальчик наконец не выдержал и зарыдал.

– Я верю тебе, Декстер, – сказала тихо Элен, ласково взяв его руку, – и уверена, что ты не скажешь нам лжи.

Руки Декстера мгновенно обвились вокруг ее шеи. Он не мог говорить, но его глаза и лицо ясно дали понять дочери доктора, что она не ошиблась.

В этот вечер Декстер отправился в свою спальню совсем подавленный, в полной уверенности, что спит в ней последний раз. «Что со мной теперь сделает мистер Сибери, когда я вернусь в приют?» – спрашивал он себя.

Элен проговорила с ним целых два часа, слушая рассказ обо всем, что с ним произошло. В свою очередь, она рассказала ему, какое участие приняли все в его поисках, как глубоко был огорчен доктор кражей лодки. Кто взял ее, узнали сейчас же, и доктор поехал к устью реки, чтобы перехватить ее вместе с похитителями.

Элен не брала с Декстера никаких обещаний. Он сидел, держа девушку за руку, и не понимал, как могло случиться, что он убежал. И чем больше он думал об этом, тем больше недоумевал.

– Ну, – сказал доктор вечером дочери, – я сказал Денби, что еще больше уверился в том, что это была лишь ребяческая шалость, и просил его из любезности ко мне оставить это дело без внимания. На что он, не без возражений, конечно, согласился. Но тебе я должен сознаться, что сильно сомневаюсь в Декстере.

– Сомневаешься? – спросила она.

– Да, моя дорогая. Я бы все простил, если бы мальчик был правдив и честно сознался. А он хочет свалить вину на другого, и это отвратительно.

– Но, папа…

– Дай мне закончить! Я знаю, у тебя доброе сердце, и ты всегда примешь его сторону. Но это не годится. Ложь и обман – слишком большие пороки в мальчике, и я прихожу к убеждению, что сделал неудачный выбор.

– Так ли, папа? – спросила Элен, улыбаясь.

– Ах, вам всем хорошо смеяться надо мной!.. Не могу понять, что могло увлечь его?

– Я могу тебе это сказать, – сказала Элен. – Страсть к приключениям, мысль отправиться в лодке на необитаемый чудесный остров, где он мог бы жить, как Робинзон Крузо!

– Глупый мальчишка! – воскликнул доктор. – Все кончено. Я все могу простить, только не ложь!

– Значит, бедный мальчик прощен.

– Нет, моя дорогая! Завтра же утром я отправлю его в приют и скажу Гиппетсу, чтобы он отдал его в учение к какому-нибудь хорошему мастеру. Я заплачу за учение. Но как Гиппетс будет смеяться надо мной!

– Нет, он не будет смеяться, папа. Потому что ты не отошлешь Декстера в приют, – заговорила горячо Элен. – Ты сказал, что все простишь, кроме обмана и лжи. Но их и не было! Декстер рассказал мне всю правду, и…

– Но он мог бы рассказать обо всем и раньше, – прервал ее доктор.

– Он всегда и говорил правду, папа.

– Дорогая Элен, ты упрямее меня! Он лживый сорванец, и…

– Подожди, папа! – кротко возразила Элен. – Декстер вполне правдив, я в этом уверена.

– Ты привязалась к мальчику и потому заступаешься за него, – сказал доктор.

– Нет, папа, я вполне уверена в нем, – продолжала настаивать Элен, – он несколько раз рассказывал мне все, перед тем как пошел спать.

– И ты веришь ему?

– И ты поверишь!

– Очень хотелось бы, – серьезно сказал доктор. – Я дал бы сто фунтов, чтобы увериться в нем!

– Ты лишишься этих денег раньше, чем думаешь, папа, – сказала Элен весело. – Поцелуй меня за хорошие вести.

– Ну, вот тебе один поцелуй в задаток. А теперь доказывай.

– Доказательство налицо, папа. Если бы Декстер был зачерствелым негодяем, он, конечно, спокойно и беззаботно уснул бы, уронив лишь пару притворных слезинок.

– Конечно!

– А я готова поручиться, что теперь он, оставшись один, лежит с разбитым сердцем и горько плачет.

– Я сейчас проверю это!

Доктор прошел в свою комнату, надел домашние туфли и тихо поднялся наверх. Постояв немного у двери Декстера, он повернул ручку и вошел.

Доктор спустился вниз только через полчаса.

– Ну, что скажешь, папа? – спросила Элен.

– Ты чародейка, моя дорогая!

– И ты не отошлешь мальчика обратно в приют? – лукаво улыбнулась девушка.

– Отослать его назад?! Отдать в учение?! – сказал доктор с презрением. – Нет, это было бы слишком. Пусть Денби опять смеется надо мной… Я рад, что пошел наверх.

Доктор помолчал, а потом продолжил:

– А знаешь, моя дорогая, я не очень жалею, что маленький шалун убежал… Это доказывает, что у него много ума, энергии и решительности. Кроме того, теперь он, кажется, понял, что собой представляет его товарищ. Эх, как бы я хотел, чтобы он задал ему хорошую трепку!

– Что ты говоришь, папа!

– Нет, нет! Конечно, нет! – сказал поспешно доктор. – Это я погорячился.

Лицо Элен сияло от радости. Доктор был спокоен и задумчив. Уходя, он шепнул дочери: