В русле действий подобного рода донацистская Германия так и не подписала с Польшей никакого двустороннего соглашения, касающегося западной польской границы, которая с немецкой стороны так и оставалась непризнанной. В берлинских кабинетах продолжали витать даже надежды, что «удастся убедить Англию и Францию в необходимости откорректировать версальские решения, касающиеся восточной границы Германии». Столь же недружественная политика по отношению к живущему вдоль Вислы соседу велась Берлином и в рамках Лиги Наций, которая тогда была фактическим предшественником ООН. Там тоже немецкие представители действовали «в духе изоляции Польши». В частности, это они блокировали «сильно форсируемый Варшавой план предоставления Польше постоянного места в Совете Лиги Наций».
Третьим способом дискредитирования Польши стал подкуп пишущих иностранцев. Одним из них польский автор называет британца Роберта Дональда. Как вытекает из переписки между Берлином и германским посольством в Лондоне, состоявшейся 22 июня 1926 года, отмечает Эугениуш Гуз, ему «немцы сами подготовили соответствующие тексты», те самые, которые «он мог бы опубликовать за собственной подписью». Затем зашла речь и о выпуске соответствующей книжки, после появления которой «Gazеtа Warszawska» 16 июля 1929 года проинформировала своих читателей, что в ней Роберт Дональд «одобряет разделы Польши, выступает за аннулирование версальских решений, касающихся границ, поморский коридор, по его мнению, должен вернуться в Рейх, в Верхней Силезии следует провести новый плебисцит». При этом «Gazеtа Warszawska» с горечью констатировала и то, что высказывания Дональда будут восприняты в качестве весомых доводов, так как в авторе видят «основательного журналиста, который долгие годы возглавлял известную в Англии газету «Daily Chronicle». В числе британских «соратников» Роберта Дональда польский исследователь называет и ученого Уильяма Доусона — «автора многих книжек, посвященных истории Польши», но «дважды женатого на немках», а также известного еще и тем, что в свое время он был «секретарем премьера Ллойд Джорджа». На одинаковых с Уильямом Доусоном условиях использовалась и голландская писательница Карин Мишели. Германский МИД вышел и на «итальянского фашистского публициста Цезаре Санторо», который тоже «за вознаграждение опубликовал в римской прессе несколько антипольских текстов».
Когда усилия подобного рода смогли бы привести ситуацию с тем же коридором к желанному для Германии результату, неизвестно. Зато ведомо, что Адольф Гитлер, став канцлером, принимая соответствующие дела у своего предшественника на этом посту Курта фон Шлейхера и выслушав его подробный рассказ о подходах к решению территориальной проблемы с Польшей, ответил молчанием, а выйдя из кабинета, сразу же обронил: «Я буду действовать иначе!» Скорее всего, по этой причине он не отреагировал и на слова Герберта фон Дирксена, заявившего, что от «Данцигского коридора» поляки откажутся лишь в случае своего военного поражения. У фюрера был свой сценарий, совершенно иной, идущий значительно дальше упомянутого коридора и даже дальше Польши. И есть довольно веские основания сказать, что к «собственному плану» подталкивала Гитлера и восточная политика Речи Посполитой, которая была откровенно агрессивной. Давнюю русофобию существенно «обогатил» антисоветизм, приобретенный по собственному желанию польских политиков, особенно их Начальника. В феврале 1930 года в докладной записке «Большевистская пропаганда, славянские меньшинства и Польша» французский посол в Польше Лярош сообщал своему парижскому руководству, что в Речи Посполитой стало вполне очевидным «национальное чувство ненависти к России». Вряд ли об этом не знали и не информировали Берлин германские дипломаты, работающие в Варшаве, тем более германские разведчики, а также живущие в Речи Посполитой немцы. Значит, можно не сомневаться, известно было и Гитлеру, что русофобия и антисоветизм, поселившиеся в польских политических настроениях, вполне могут быть использованы при выстраивании нацистских планов, направленных против СССР. Такой сосед явно годился в напарники.