Сорвавшийся союз. Берлин и Варшава против СССР. 1934–1939

Сферой негативного воздействия германских властей стала и польская экономика, подчеркивает Эугениуш Гуз. Поскольку в первые годы после возрождения Польши «тайные немецкие попытки блокирования вооруженным путем пограничных решений версальской конференции» не принесли нужного результата, поясняет он, то «в 1924—28 годах началась работа над очередным сценарием понуждения Речи Посполитой вернуть Германии поморский коридор и Верхнюю Силезию путем экономического нажима». Способствовали тому реалии польской хозяйственной ситуации, которым тогда никто не мог позавидовать. На этой почве в Берлине и появился замысел, иронизирует автор, «помочь в финансовом оздоровлении Польши» собственным и международным капиталом, но сугубо «под германским контролем», поскольку на самом деле ставилась задача всячески тормозить развитие соседнего государства, дабы со временем поляки осознали свою ошибку и отказались от соответствующих территорий в силу того, что собственными силами развивать их они не в состоянии. Начав действовать подобным образом, «Германия стала всеми способами негативно влиять на экономическую ситуацию в Польше, на что имела возможность как самый сильный хозяйственный сосед». Эугениуш Гуз подчеркивает, что именно такого рода «нюанс в новейшей истории Польши и польско-германских отношений однозначно подтверждают документальные ресурсы МИД Веймарской Республики» — так у историков принято именовать немецкое государство, существовавшее в период с 1919 по 1933 год. Прежде всего, утверждает автор, по различным мотивациям тормозилось подписание торгового соглашения, что удалось растянуть на целых восемь лет — до 1930 года. Немецкие эксперты, настроенные крайне антипольски, исходили из того, что на Германию приходилось 40 процентов польской внешней торговли, тогда как доля Польши в германской едва достигала четырех, а если так, то нажим может принести нужный эффект. Значит, можно диктовать свои условия в каждом конкретном случае.

Своим международным влиянием Германия старалась и у других государств отбить охоту оказать финансовую помощь Речи Посполитой. В немецких политических кругах споры на эту тему порой принимали весьма острый характер. В целесообразности такого подхода сомневался даже посол Германии в Польше Ульрих Раушнер, мотивируя свою позицию тем, что «история не знает примеров, когда бы какое-то государство финансовым нажимом добилось территориальных уступок». Однако ему, напоминает Эугениуш Гуз, возражал шеф департамента Восточной Европы германского Министерства иностранных дел тот самый Герберт фон Дирксен. Соглашаясь, что подобных исторических примеров в самом деле нет, он, тем не менее, полагал, что «ничто не мешает сделать такую попытку». С какой, мол, стати надо «изначально делать ставку на силовое решение»? Мирным же способом можно развязать проблему только экономическим нажимом. Продолжая давить на экономически ослабленное государство, притом лишенное международной помощи, твердил он, создадим такой шанс. Мотивируя свою позицию тем, что Польша неплатежеспособна, нужно отбивать и у других стран желание оказать ей помощь кредитами. И поскольку Германия лучше всего ориентируется в польских делах, приводил еще один довод фон Дирксен, то к ее мнению прислушаются и Франция, и Англия, и Соединенные Штаты Америки.

Тактику Герберта фон Дирксена, подчеркивает Эугениуш Гуз, всячески поддерживал и со своей стороны обосновывал глава Национального банка Германии Ялмар Шахт, регулярно посещавший Польшу, принимавший влиятельных поляков в Берлине. Все усилия такого рода патронировал сам министр иностранных дел Густав Штреземан, который «публично утверждал, что в отношениях с Польшей видит только возможность использования экономики для потребностей политики». В 1926 году, когда в прессе появились утверждения, что Англия вознамерилась выделить Речи Посполитой кредит, в британскую столицу сразу же направился Ялмар Шахт, а «шансы Шахта в Лондоне были большими, поскольку было известно, что в различных ситуациях международной политики англичане выражали больше понимания для позиций немецких, нежели польских». Английским банкам, как следует из обнаруженного Эугениушем Гузом документа, относящегося к 1927 году, Ялмар Шахт внушал, что «без согласования с Германией каждая сумма, выделенная Польше, станет потерянными деньгами». Точно так же осуществлялся нажим на богатые финансами Нидерланды, в депешах из Берлина в Гаагу открытым текстом говорилось, чтобы голландцы отказались от намерений помочь полякам. Когда весной 1927 года стало известно о прибытии в Европу главы Федерального резервного банка Соединенных Штатов Америки, который заодно и в Польше намерен был «оговорить вопросы кредита», Шахт заявил, что прежде чем «американец подастся до Варшавы, он встретится с ним в Берлине». Не помогал, сокрушается Эугениуш Гуз, даже аргумент, что «Польша Пилсудского спасла в 1920 году Германию от опасности большевистского наезда».