Следующие два дня тянулись очень уж медленно. Но ничто в нашей жизни не вечно, так что до субботы я все-таки дожил и даже отсидел положенные три дополнительных урока. Раз уж я запланировал сегодня разобраться с некоторыми своими делами, то решил, что не стоит хранить в школе некоторые добытые ингредиенты и флаконы с воспоминаниями. Посмотреть их я вряд ли успею, так что лучше отложить эту процедуру до рождественских каникул.
В банке меня проводили к отписанной мне ячейке, проверили ее на всевозможные вредности и, наконец, вскрыли. Я рассчитывал увидеть какой-нибудь крутой и редкий артефакт или личный дневник, да хоть что-то, имеющее ценность, но на дне небольшого ящика лежал простенький серебряный медальон на тонкой цепочке и письмо. Ячейка была проплачена до конца года, но я решил, что это просто глупо оставлять эти предметы здесь. Медальон, после тщательной проверки, оказался многоразовым двусторонним порталом в другую страну и был зарегистрирован в Министерстве магии. Я подумал, что письмо лучше прочесть дома, в спокойной обстановке. Часть денег я снял и решил припрятать в разных местах в качестве заначки — никогда не знаешь, в какой ситуации окажешься. Все же детские привычки с возрастом мало меняются. Раньше я прятал еду, теперь прячу деньги и ценные вещи по всей Великобритании. Оставшуюся часть я перегнал в свою ячейку.
Дом встретил меня веселым лаем от моего Приятеля и чашкой ароматного кофе от экономки миссис Бунн. Она же проинформировала меня, что чары Фиделиуса пали. Это случилось в момент смерти Дамблдора, как я понял из ее объяснений. Накладывать их заново я не считал целесообразным — на особняке и так стоит мощная защита. Я согласился остаться на ужин. Кикимер готовил неплохо, но он четко следовал рецепту, тогда как миссис Бунн позволяла себе иногда добавить что-то новенькое. Мне нравится ее стряпня.
Я решил оставить все флаконы с воспоминаниями в кабинете. Экономка может заходить только в комнаты общего пользования, так что я могу не опасаться, что ее вдруг разберет любопытство, и она посмотрит это в омуте памяти. Этот артефакт тоже хранился здесь, в шкафу. Для его размещения я был вынужден освободить половину шкафа-пенала, потому как чаша была выполнена из камня и впечатляла своей массивностью и основательностью. Подставка, впрочем, не уступала своими габаритами. Левитировать оба предмета сразу было тяжело, так что подставкой я почти не пользовался, а чашу ставил на низкий стол и смотрел воспоминания, сидя в кресле — так было удобнее. К тому же чаша позволяла участвовать двоим взрослым людям или троим детям. Об этом мне рассказали сестры Уайт, которые его и подарили.
Отдельное воспоминание Люпина вызывало во мне жгучий интерес. Что такого там могло быть? Была ли здесь информация, которую хотел получить Николас? А может это что-то лично для меня? Может быть, это его главный секрет? Шкаф с омутом памяти так и приманивал взгляд. Еще немного поразмыслив, я решил, что мне все равно придется посмотреть это воспоминание, так что откладывать не было смысла.
-
Люпин сидел у небольшого обшарпанного зеркала в плохо обставленной комнате. Можно предположить, что это был охотничий домик, судя по обилию чучел в жилище. Ни о каком уюте тут и речи не шло, единственной примечательной вещью в комнате был камин, в котором с легкостью можно зажарить целую тушу взрослого кабана. Однако сейчас на огне грелся закопченный дочерна чайник, подвешенный на железном крюке. Тишину разбавлял лишь звук нагревающейся воды и тиканье старых часов.