Соседи

В нашей школе учился лыжник-вундеркинд Шура Иванов. Минимум половину каждого учебного года Шура проводил на сборах. С одной стороны, ему завидовали — кто бы отказался махнуть постылую школу на тренировки в какой-нибудь загадочной Ухте или на высокогорной базе в солнечном Бакуриани? Но была у этой медали и оборотная сторона. Обычные ученики сдавали экзамены два раза за всю свою школьную жизнь: после восьмого класса и после десятого. А Шура с третьего класса сдавал экзамены по всем предметам каждую четверть.

Как-то одноклассники спросили Шуру, ради чего он идёт на такие жертвы. Он минуту подумал и поведал, как на заре его отрочества, в пятницу, кажется, вечером, в дверь позвонили, и они с мамой обнаружили, что за дверью лежит мертвецки пьяный отец. Третьеклассник Шура помогал маме тащить отца до дивана, а мама говорила, что папа работал-работал всю неделю, чтоб им денежки заработать, и теперь вот сильно устал.

— И тогда, — сказал Шура, сидя перед одноклассниками с совершенно неподвижным лицом (он был похож на плохого русского из американского фильма времён холодной войны), — я решил: фиг я вам буду работать, когда вырасту. Буду спортсменом — я от спорта меньше, чем чем папа от работы, устаю.

2017.

Таланты и поклонники

В жилом корпусе спортлагеря не было туалетов. Днём спортсмены пользовались туалетами, расположенными на улице, однако по ночам отсутствие сортиров внутри здания становилось большой проблемой: на ночь администрация лагеря корпус запирала. Запирала не садизма ради, а безопасности для — чтобы подростки по ночам не шлялись по окрестностям и не искали приключений на свои, пардон, задницы. Само собой, окна на первом этаже были заколочены наглухо — иначе какой смысл запирать двери? Поэтому спортсменам помладше, которые жили на первом, в случае малой нужды приходилось пользоваться вёдрами.

А вот живущие на втором спортсмены постарше вёдрами брезговали. Они справляли малую нужду в открытые окна, и по ночам малыши с первого с благоговением прислушивались к шуршанию мощных струй и стуку тяжёлых капель по листьям подступающих к окнам деревьев.

Однажды Шура Иванов, самый заслуженный из всех старших спортсменов, во время вечернего кросса по лесу наелся каких-то неправильных ягод. Припёрло Шуру сразу после отбоя. Он уже был готов наплевать на неписаные правила и воспользоваться ведром, в которое делали салажата с первого, но понял, что добежать до ведра не успеет. Шура сел на подоконник спиной наружу, выдвинулся подальше и с наслаждением расслабился.

Утром на линейке один из живших под Шуриной комнатой салажат шёпотом спросил:

— Шура, ты вчера в окно ссал?

— Ссал, — соврал Шура и густо покраснел.

— Фига у тебя капли крупные, — прошептал салажонок, обмирая от восхищения.

2017.

Встреча с песней

До 25-ти лет я числил себя продвинутым меломаном («Чайф», «ЧиЖ» и всё такое), поэтому при звуках джаза морщился и просил выключить.

Так бы, наверное, и морщился до сих пор, если б 13 лет назад, в те самые двадцать пять, не случился со мной, как пел незабвенный Фредди, failed romance. Проще говоря, выяснилось, что одна умопомрачительная особа, в которую я полгода был влюблён последней юношеской любовью, влюблённости моей, мягко говоря, не разделяет, и никогда, собственно говоря, не разделяла.

Странно звучит, но моя нынешняя любовь к джазу — следствие той сердечной катастрофы. Нет, разумеется, сначала я отметил крушение чувств как положено; тяжёлым и продолжительным запоем, я имею в виду. Однако едва очнувшись, я почему-то решил сделать две неочевидные вещи: отрастить волосы и полюбить джаз.

Если волосы росли сами собой, то с джазом возникла проблема: что слушать? Или сформулируем чуть точнее: что слушать, чтоб, с одной стороны, как-нибудь полюбить, а с другой — чтобы не полюбить какую-нибудь стыдную пошлятину, маскирующуюся под, но к джазу отношения не имеющую. (Тут сразу оговоримся, что история относится к оффлайновой эре; впрочем, я и сейчас не верю, что интернет в таком деле хороший помощник; душевности необходимой в нём нет, но это отдельный разговор).

Магазинчик с джазом я нашёл довольно быстро. Казалось бы, чего проще — подходишь к продавцам и говоришь: хочу джаз научиться слушать, помогите, люди добрые. Только собрался с духом, а тут к продавцу одному, Сергей Иванычу, гусь какой-то солидный подходит. Сергей Иваныч, слова не говоря, с гусём ручкается, лезет под прилавок за отложенной пластинкой, ставит — а потом так красиво они музыку эту странную слушают, что, во-первых, разрушать подобную красоту я и думать не мог, а во-вторых, гордыня меня обуяла — уж больно захотелось самому таким же вот гусём подкатить и спросить чего-нибудь эдакого.

«Монк, — комментирует Сергей Иваныч с плохо скрываемой нежностью, — он, конечно, очень кривой! Но ведь и Колтрэйн не прямее!».

Решил я, короче, сперва имя какое позаковыристее выудить, и уж только потом с запросом этим козырным к ребятам из магазина подъехать.