Соседи

Прилетел я с этой вожделенной пластинкой домой, поставил и… расстроился. Первые несколько пьес отличный состав как-то не впечатлял, мимо меня всё шло. Но тут дело дошло до «How long has this been going on?» и…

Это, как я теперь понимаю, она и была — ожидаемая встреча разума и чувств; чтоб полюбить и чтоб не стыдно, один на миллион шанс счастливого совпадения твоего варварского вкуса (эх рок, русский рок, фэндер-стракастер) с восхитительной, но пока чужой для твоего уха музыкой.

С тех пор я слышал «How long has this been going on?» в семнадцати примерно вариантах, и могу сказать, что тот, первый, о котором, собственно, здесь и речь, он не то, что бы лучший, он, как сказал Довлатов о Бродском, — единственный.

Питерсон с компанией умудрились сыграть просто какую-то встречу Онегина с Ленским — стихи, проза, лёд, пламень. До сих пор не понимаю, как это сделано. Вроде бы ничего особенного: ну, отказались ребята от привычной вещице балладной манеры, без лишних сантиментов ту вещицу пришпорив; ну, ещё крепенько так ритмом взнуздали. И что? Гнать бы и гнать той старательной лошадке в заданном темпоритме к финишу, как пятьдесят лет до Питерсона эта животина из гершвиновской конюшни бегала и ещё лет сто бегать будет. А только вот получилось у ребят так, что глядишь на ту кобылицу и не поймёшь: не то она у них летит, расслабленно летит, так летит, что под ней земля стелется и предметы вокруг всадника в радужном мареве размываются; не то застыла она в резком, ярком, контрастном, застыла в чёрно-белом фотоснимке, который царапает глаз сотнями шершавых подробностей. Прислушаешься — летит, и в толк не возьмёшь, отчего с такой скоростью, отчего так легко, отчего без малейшего напряжения летит; а через полсекунды — застыла, и каждый звук, каждый скрип пальца по лакированному контрабасу, каждый волосок на потной, блестящей, на бугрящейся мышцами и на расчерченной сухожилиями коже, каждый волосок на конской коже перед глазами, но ненадолго — моргнуть не успел, и снова полетела песня, и мелькнуло в голове: зря смеются над Матусовским, вот она речка, вот которая движется и она же — не движется. А уж когда Сара припев исполнила, и Питерсон с соло вступил, и как понесло Оскара во все стороны одновременно… Такие горизонты с измерениями тут показались, что я подумал: а ведь напрасно у Гашека посадили в психушку математика, доказывавшего, что внутри земного шара находится ещё один шар, но большего диаметра.

2005, 2009.

Святочный рассказ

На днях девушки из отдела продвижения попросили меня написать для праздничной странички какую-нибудь новогоднюю историю про чудеса, любовь и всё такое. Я долго ломал голову над этим заданием, перебирая подходящие и не слишком затасканные ходы, как вдруг меня осенило: к чему вымучивать придуманный сюжет, когда в моей жизни однажды случилось ровно то, что требуется? В общем, всё, что вы прочтёте ниже, чистая правда; все события, даты и действующие лица являются подлинными. Чудеса действительно случаются. Правда, реже, чем хотелось бы.

К тому декабрю мы с Крысой были вместе почти восемь лет. Крыса — это cукa американского стаффордширского терьера, которая попала ко мне в годовалом возрасте, и про которую я с первого взгляда понял, что это — моя собака. Умная, красивая, сильная, храбрая, обаятельная, добрая и с очень хорошим чувством стиля.

Так вот, в середине декабря я отметил, что с Крысой что-то не так. Почти не ест сухой корм, а брошенные ей куски хлеба больше не выхватывает из воздуха, а ловит так, будто делает очень большое одолжение. Списал это на возраст и настроение. Однако через несколько дней Крыса совсем отказалась от еды. Мы обзвонили с десяток ветеринаров (Крыса никогда не болела, и своего врача у нее не было). Все требовали привезти собаку им в кабинет. Везти в такси собаку, которую периодически тошнит, мы не рискнули. Только один ветеринар согласился выехать на дом. Его и вызвали.

Вообще-то это был знаменитый ветеринар. Лет тридцать назад он первым в городе начал специализироваться на лечении собак, и все эти годы фамилия его произносилась собачниками с почтительным придыханием. Однако когда он вошёл, я напрягся. Древний старик, заговаривается. Потом он уверенно вставил иглу Крысе в вену, и я успокоился.

Пока Крыса лежала под капельницей, старик объяснил, что в городе сейчас страшная эпидемия чумки: у него по 10—15 вызовов в день, и каждое животное, к которому он приезжает, болеет именно чумкой. Чумку можно лечить только старым добрым 44-м раствором; для выздоровления животное должно получать не менее литра этого замечательного раствора в день.

Неделю старик ежедневно капал Крысе 400 миллилитров внутривенно, а оставшиеся полтора флакона я вводил подкожно ей под холку.