Соседи

Мои арендодатели собирали вещи. Точнее, Галя пыталась это делать, а Федя с закодированным6 на днях сыном бродили пьяные и иногда перетаскивали один и тот же гигантский пуховый тюфяк метров на пять то в одну, то в другую сторону. На полу валялись разнокалиберные чугунные утюги, чёрные, тяжёлые сковородки того же почтенного племени, кованая спинка от старинной кровати, рассохшаяся прялка и потрескавшийся кожаный хомут, штук пять непарных валенок, чемоданчик-футляр с фотоувеличителем УПА-2, слегка помятое крыло от автомобиля то ли «ГАЗ», то ли «Победа», огромные банки с притёртыми стеклянными крышками, в которых искрилось кристаллами засахарившееся варенье двадцатилетней давности, вытертые до белизны джинсы «Rifle», дюжина грязных бутылок из-под спирта «Рояль» и видеокассета с надписанным шариковой ручкой названием фильма, в которое вкралась забавная ошибка: «Греческая смаковница». При этом все современные, то есть каждодневно используемые хозяевами вещи находились на позавчерашних местах.

— Как? Как это всё? Куда? Мама моя ещё, царствие ей небесное, нажила, а вы… а-а-а-а-а! бл… дь, нажрались, суки, а вы всё просрёте, просрали уже… Пятьдесят лет тут, каждая вещичка на родном месте, приросла… Не брошу, ничего не брошу, везти отсюда не дам!

Галя рухнула на пол, подгребла под себя часть столь дорого ей хлама (он действительно внушал почтение к когда-то прожитым здесь основательным жизням) и завыла. Федя с сыном перенесли тюфяк из прихожей в свою комнату, после чего закурили с сознанием выполненного долга. Меня никто не замечал.

Из своих вещей я забрал только бритвенный станок «Жилетт», чудом не потерявшийся за двенадцать лет переездов, а всё немногочисленное остальное добавил к инсталляции, которую Галя поливала слезами.

Приличные

Новые соседи-хозяева оказались непьющими.

К ним я попал после того, как в найме жилья мне отказали две подряд прелестные старушки. Одна объяснила маклеру, что прописка у меня тверская; там, как известно, везде зоны, а это значит, что я наверняка в них сидел. Вторая, желавшая получать оплату исключительно в USD, грозно задала вопрос о вероисповедании, после ответа «гностик» обвинила в сектантстве, накричала на маклера за привод неправославного клиента и долго крестилась нам в спину, сплёвывая на пол подъезда.

Третья старушка (она сдавала в советской трёшке с видом на МКАД так называемый зал со стеклянными дверями), долго не могла принять решение («какой-то он взрослый» с претензией говорила она маклеру), но я разыграл сценку «мальчик из Уржума», и мы всё-таки подписали договор, по которому комната мне сдавалась за двести долларов в месяц.

Перед подписанием я уточнил, все ли предметы, находящиеся сейчас в комнате, останутся в моём распоряжении. К найму «зала» меня не в последнюю очередь склонил стоявший в красном углу телевизор «Sony Trinitron». Ответила Клавдия Олеговна вроде как утвердительно. «Вроде как» — это потому, что при ответе на простой, но неудобный для неё вопрос старушка долго шарила глазами по столу, теребила в руках какой-то воображаемый мелкий мусор типа обрывка нитки и мычала что-то неопределённое с интонацией, которая обычно сопутствует фразе «я поняла, что ты сказал».

Вечером следующего дня в прихожей меня встретил хозяин — суховатый, лысоватый и нудноватый Степан Макарович. С отсутствующим лицом он изложил мне условия проживания.