Соседи (СИ)

— Надежда Александровна… Если бы она рассказала мне что-то, о чём следует знать именно вам, я бы непременно просветила вас в тот же вечер, — сдержанно ответила собеседница.

— Я не понимаю, что делать… — прошептала Надя, буквально физически ощущая, как кто-то перерезает ниточку между ней и её дочерью.

Юлия не ответила. Издав странный, похожий на мычание звук, она продолжила свой молчаливый визуальный террор. По мере того, как текли секунды и минуты, Наде всё явственнее чудилась укоризна, стужа и неприязнь, проступающие в глазах цвета корицы. Будто Юлия видела её насквозь со всеми страхами и аргументами и намеревалась зачитать по пунктам список её прегрешений с рождения по день сегодняшний. То было жуткое ощущение, стряхнуть которое не выходило.

Встречный взгляд остывал, выдерживать его оказалось непросто, и сердце начало заходиться от предположений о причинах, по которым на неё смотрели волком. Но ради информации, которой, судя по всему, всё же обладала эта девочка, Надя готова была и дальше продолжать делать вид, что не замечает «приветливого» выражения лица Улиной подруги.

— У неё нет страшных мыслей? — спросила Надежда, прикрывая веки и прерывая зрительный контакт.

Это – самый главный, буквально с ума сводящий вопрос, и ответ на него услышать необходимо, каким бы он не оказался. Дыхание сбоило, а наступившая тишина, которую Юля не торопилась нарушать, ввергала Надю в состояние отчаяния. Красивая густая бровь, изогнувшись, вернулась на прежнее место. Надежда не могла понять: над ней смеются? Презирают ее? О чём эта девочка думает?

— Вам, как её матери, должно быть виднее, — с плохо скрываемым осуждением протянула Юля. — С крыши прыгать вроде не собирается, если вы об этом. Она сильная. Гораздо сильнее, чем вам кажется.

«С крыши… Господи, спаси и сохрани…»

Вздрогнув, Надежда тут же трижды перекрестилась: то, о чём она боялась думать, только что прозвучало – бесстрастно и холодно. А Юля, немного помолчав, негромко добавила:

— Но не железная. И ей действительно очень… Ей всё еще очень тяжело, Надежда Александровна. Это правда. Я искренне надеюсь, что она ничего от меня не прячет. Но гарантий, что в её голове не бродят вот такие мысли, дать вам не могу.

«Спаси и сохрани!»

— Я не понимаю, что с ней происходит! — заламывая пальцы, в сердцах воскликнула Надежда. Паника внезапно захлестнула её с головой. Если и Юлия не уверена, о чём вообще говорить? Что думать?! — Всё это слишком затянулось, Юля… Ну больше месяца же! Это уже чересчур! Ни в какие ворота! Тебе не кажется?

Неожиданно для Нади эмоции на лице девушки сменились. Маска – а то была, видимо, именно маска – стремительно полетела с лица, являя миру гримасу. Во встречном взгляде вспыхнули огоньки адского пламени, а уголки губ поползли и скривились в сардонической ухмылке. Теперь к неприязни и стуже абсолютно точно примешивалась толика презрения и открытое разочарование. Осуждение. Юлия больше не пыталась скрыть, что думает по поводу женщины, напротив которой сидит. А к Надежде пришло осознание: нет, союзника ей в Юле не найти. Наоборот. Подруга её дочери пришла сюда исполнить роль палача, ни больше ни меньше.

— Извините, но нет, мне не кажется, — в набравшем высоты голосе, перекатываясь, зазвенели кубики льда. — Ни что это «слишком затянулось», ни что это «уже чересчур». А знаете, что мне кажется, Надежда Александровна? — уточнила она тихо, продолжая сверлить её изничтожающим взглядом.

Тон, которым был задан вопрос, звучал совсем уж нехорошо. Волосы на теле внезапно встали дыбом и трудно задышалось. Холодея, Надя уставилась на Юлю: не могла отвести глаз, ей мерещилось, что ещё секунда или две – и прозвучит обличение. Что эта фурия ткнёт тонким наманикюренным ноготком в грудь и прошипит: «Это всё ваших рук дело, Надежда Александровна. Не отпирайтесь, это вы!»

— Мне кажется, что вы совсем её не знаете, — резко выдохнула Юлия. — Вы, Надежда Александровна, абсолютно не знаете собственную дочь! Вы полагаете, вот так ей просто должно быть? Взять и отпустить? Вычеркнуть? Думаете, что ей пережить второе предательство близкого человека легко?! В недельку следовало уложиться? Вы сами-то любили? Хоть когда-нибудь, Надежда Александровна?

От такой откровенной наглости и неуважения, от ярости, напора и выплюнутых прямо в лицо обвинений Надежда задохнулась и опешила, а страх сменился неодолимым ужасом. Перед ней, пожирая глазами в ожидании ответов на вопросы, которых Надя боялась и потому избегала себе задавать, сидела какая-то ведьма. Гарпия! Загипнотизированная, оглушенная прозвучавшим откровением, Надежда пыталась сбросить наваждение. Любила ли?.. Уже не вспомнить. Может быть. Знает ли собственную дочь? Уверенность тает с каждым днем… Но… В любом случае, знает получше этой дурынды, которая возомнила о себе чёрт знает что.