После этого мне пришлось существовать дальше, и я перебивалась как умела. Мама с папой были слишком заняты,
В то время я еще этого не знала, но, если бы все так и осталось, мне было бы намного, намного лучше. Но этого не произошло, потому что вскоре мама начала обращать на меня
Но хуже всего было нескончаемое ожидание… и попытки прочесть по маминому лицу, в каком настроении она сейчас пребывает. Я тщилась угадать это по шуму, который она производила, когда поднималась по лестнице; внимательно вглядывалась в каждую мышцу ее тела, пытаясь понять, не собирается ли она размахнуться и ударить меня. Я знаю, это звучит странно, но даже когда я ожидала удара, это все равно становилось для меня шоком.
Поначалу папа ругал ее за то, что она со мной вытворяла, но это происходило так часто, что через некоторое время он сдался. Раньше он был таким большим и сильным, но после несчастного случая с Эмми он превратился в худую серую тень, и ему стало наплевать – на все вообще. Наплевать на то, что мама делает мне больно, наплевать на то, что она кричит на него, на то, что она каждый вечер пьет вино, на то, что она превратила дом в свинарник и потеряла свою работу в банке. По мере того как время шло и ситуация в нашем доме становилась все хуже и хуже, я начала чувствовать, как все внутри меня съеживается и ссыхается, пока мое сердце не стало таким же маленьким и мертвым, как сушеная горошина.
А еще меня мучили кошмары. Кошмары, в которых я проваливалась в колодец и не могла выбраться из него наружу. Кошмары, в которых волки с пастями, истекающими пеной, гнались за мной по лесам. Я просыпалась по ночам с сердцем, бьющимся на скорости в сто миль в час, в сбившейся в комок постели, не понимая, где я нахожусь. Иногда я даже писалась в кровать.
Я знаю, что мама винит меня в том, что произошла Плохая Вещь. Уверена, что папа тоже, хотя он и делает вид, что это не так. И они правы, что винят меня в этом, потому что это была Только Моя Вина (даже если маме и следовало бы посмотреть в зеркало своей машины, прежде чем выезжать задом из гаража).
Я отвела от Эмми взгляд только на секунду, честное слово. А может, на десять секунд. Ну, ладно, на две минуты… но никак, никак не дольше.
42
Когда я вернулась домой, Хлоя уже ждала меня. На лице ее была написана острая тревога – в последнее время тревога читалась на нем все чаще и чаще. Она уверяла меня, что, удвоив дозу таблеток, которые я ей дала, она стала спать значительно лучше, но сейчас я не могла не заметить, что одно веко у нее дергается, а лицо покрыла сероватая бледность. В понедельник она вновь начала работать, но, хотя все там, похоже, шло нормально, я беспокоилась, что она вернулась к себе в театр слишком рано. На мой взгляд, она все еще была очень нездорова, и ее нынешняя мертвенная бледность только подтверждала мою правоту.
У меня на работе сегодня тоже был долгий и тяжелый день. Моя пациентка из реанимации, велосипедистка, которую сбил грузовик, умерла во второй половине дня, так и не придя в себя. К счастью, полиция все-таки сумела установить ее личность, и ее семья находилась рядом, когда она уходила в мир иной. Потом, когда я смотрела, как они прижимаются друг к другу в комнате для родственников больных, это стало для меня еще одним мучительным напоминанием о том, какая непрочная штука жизнь, ибо она может быть отнята, когда мы меньше всего этого ожидаем.
Я с нетерпением ожидала, как проведу этот вечер дома, ужиная каким-нибудь разогретым полуфабрикатом и смотря по телевизору какое-то бездумное реалити-шоу, но Хлоя явно хотела о чем-то со мной поговорить.
– Кажется, Сэмми собирается съехать, – не переводя дыхания, объявила она еще до того, как я успела закрыть за собой парадную дверь. От этой новости у меня сразу же поднялось настроение.