Она раздраженно фыркает, затем закрывает дверь и вслед за мной идет по лестнице наверх.
– Так где же, по-твоему, она могла бы быть? – спрашиваю я, потирая руки и оглядывая вычурную, выдержанную в розовых тонах спальню, которая так хорошо мне знакома.
Она пожимает плечами.
– Да где угодно.
Я подхожу к большому стеллажу, на котором сложены выкрашенные белой краской деревянные ящички, полные игрушек, с большей частью которых Анук теперь не играет, поскольку их уже переросла.
– Тогда я начну отсюда. А ты могла бы поискать в своих выдвижных ящиках.
Я вижу, что ей все это совсем не нравится, но она все равно начинает искать.
После пары минут поисков я начинаю обмахивать лицо рукой.
– Уф, как здесь душно, – говорю я. – Ты не против, если мы впустим сюда свежий воздух?
Анук достаточно сообразительна, чтобы делать то, что говорю ей я, и она послушно поднимает оконную раму. Края ее розовых занавесок колышутся на ветру.
– Ну, и как у тебя дела? – спрашиваю ее я, переворачивая вверх дном ящик, полный мягких игрушек.
– Хорошо, – запинаясь, отвечает она.
– Тебе интересно с Элинор?
– Угу.
– Уверена, вы обе прекрасно провели время на вечеринке Тары на прошлой неделе, не так ли?
Анук перестает рыться в выдвижном ящике своего комода и поворачивается ко мне.
– Послушай, мне жаль, если ты чувствуешь себя брошенной, но после того, как ты начала творить такие жуткие вещи, я больше не хочу с тобой водиться.
– Какие вещи? – спрашиваю я, гадая, о чем она толкует.
Она бросает на меня испепеляющий взгляд.
– Ты сама знаешь… ты сломала руку Лиаму и пыталась сжечь собаку.
– А,
Анук качает головой.
– Я ничего никому не говорила, честное слово. Думаю, она просто почувствовала исходящие от тебя флюиды.
Я склоняю голову набок.
– Какие такие флюиды?
Она вздыхает.
– Давай не будем об этом, хорошо?
– Возможно, ты имела в виду флюиды
Лицо Анук наливается кровью, как у человека перед сердечным приступом.
– Я не понимаю, о чем ты, – лжет она сквозь свои идеально прямые белые зубы.
– А я думаю, что понимаешь.
Я бросаю Багса Банни через плечо и начинаю медленно приближаться к ней. Она пятится к окну, выпучив глаза от страха.
– Тебе пора уходить, – говорит она странным голосом, таким, будто она только что проглотила какой-то предмет с острыми краями и он застрял у нее в глотке. – Сюда с минуты на минуту должна вернуться моя мама.
– Я сильно в этом сомневаюсь, – замечаю я. – Отсюда до аэропорта путь неблизкий, ехать нужно долго.
Теперь она уже трясется, и, судя по тому, как часто и тяжело она дышит, у нее начинается удушье. Ее икры прижаты к дивану, стоящему прямо под окном, и больше ей уже некуда идти. Я протягиваю к ней руку, и Анук залезает на этот диван, так что теперь она стоит надо мной. Одна беда – бедняжка Анук и не подозревает, что случится после. То есть не подозревает до тех пор, пока я не бросаюсь вперед и изо всех сил не толкаю ее в живот. На ее свежем, как бутон розы, лице мелькает выражение полнейшего шока, когда она опрокидывается назад, прямо в открытое окно. Только что она была здесь, и вот ее уже нет. Затем, через секунду или две, раздается ласкающий слух хряск, когда ее тело ударяется о каменные плиты внутреннего дворика. И в один миг мои отвращение и ненависть сменяются взрывом ликования.
Поворачиваясь, чтобы уйти, я вдруг замечаю мою фенечку, лежащую среди кольцеобразных индийских браслетов и аксессуаров для волос, которые в беспорядке разбросаны на верху комода.
– Лучшие подруги навсегда, – шепчу я, беря фенечку и запихивая ее в карман моих джинсов.
Мне нравится вести эти записи. Ведь так приятно осознавать, сколь многого я достигла. Я буду хранить эту тетрадь в коробке из-под печенья под моей кроватью вместе со всеми остальными сокровищами, пока не стану достаточно взрослой, чтобы уехать из дома. Ну, а после этого, кто знает? Возможно, я заберу эту тетрадь с собой. А возможно, выкопаю ямку и зарою ее там, где ее никто не найдет. Быть может, я совершенно об этом забуду, начну новую жизнь, устроюсь на хорошую работу, куплю себе красивый дом, выйду замуж и заимею своих собственных детей. Скажем прямо – с такими мозгами, как у меня, я смогу сделать все, чего захочу.
47
После смерти Сэмми прошло уже три месяца, и то, что произошло той ночью, все еще казалось мне чем-то до ужаса сюрреалистичным. Я пыталась оставить прошлое позади и жить дальше, но это давалось мне нелегко. Бывали дни, когда я была настолько подавлена сознанием того, что совершила, и мое положение представлялось мне столь безвыходным, что меня охватывало чувство, будто я заперта в багажнике автомобиля, мчащегося на бешеной скорости прямо на кирпичную стену.