Соседка

Генке было уже так холодно, что он даже не слишком расстроился, что момент расставания все же настал. Его сейчас больше беспокоила странная реакция Федоренко. Какое-то неприятное чувство шевельнулось в груди. Ну не может же быть, чтобы ей нравился этот мужик, почти в два раза старше, чем она? Или может? Вообще ничего особенного в нем нет. Мужик, как мужик. Генка снова потянул края шапки вниз и бегом помчался к своему дому. Ох уж эта Федоренко! Одни страдания из-за нее, а она как будто ничего даже не замечает. Да еще на престарелых мужиков таращится. К тому же еще и хромых. А интересно, если бы он, Генка, пришел, скажем, завтра в школу с гипсом на руке или с перебинтованной головой. Леля бы как отреагировала? Может, она бы, проникнувшись сочувствием, поняла бы, наконец, что он не только друг. Может она бы почувствовала взаимность? Говорят, женщины любят, ну не убогих, конечно, а когда мужчина страдает и его нужно жалеть. Женщинам сразу хочется проявить заботу, поддержать… Генка со всего размаха, чуть не влетел лбом в столб. Вот бы точно завтра пришел с перемотанной башкой. Федоренко, Федоренко! Бессердечная женщина!

–

Прислонившись к стенке лифта, Леля смотрела перед собой невидящим взглядом. Сердце билось в груди неровными резкими толчками, как будто у нее внезапно началась аритмия. С момента возвращения в Москву, она видела его всего два раза. Первые дни после приезда она места себе не находила. Ждала встречи. То и дело подбегала к окну. Неделю спустя она вся извелась. Потом решила, что может быть, так даже лучше. Почти убедила себя. Хотя, конечно, не убедила. Просто хотела думать, что убедила. Наконец, они встретились. Он зашел в лифт, когда она спускалась на первый этаж. От неожиданности Леля даже слегка дернулась. Он засмеялся.

– Напугал? Извини, не хотел.

Она, что-то пробормотала, как всегда невнятно. Еще больше смутилась. И конечно зарделась. И сердце забухало, как обычно. Он смотрел на нее с улыбкой. А она боялась расплакаться и не знала, куда деваться от смущения, и в то же время мечтала, чтобы лифт ехал подольше, а еще лучше вообще застрял.

Во второй раз, он пролетел мимо нее во дворе, крикнув на бегу: «Привет!», после чего сел в машину и уехал. Она даже не успела ни смутиться, ни разволноваться. Скорее немного расстроилась, что все произошло так стремительно.

Почему он хромает? Леля начала живо представлять различные варианты, что могло произойти. К тому моменту, когда двери лифта раскрылись на восьмом этаже, в голове уже промелькнул добрый десяток предположений от травмы, полученной в драке с каким-нибудь бандитом, до неудачного приземления с парашютом или прыжка из идущего на полном ходу поезда, в погоне, опять же, за бандитом. Боже! Он же мог погибнуть! У него такая опасная работа! Леля почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Дура! Ему нравится его опасная работа, иначе он бы ею не занимался. А на тебя, с твоими чувствами и переживаниями ему плевать Он о твоем существовании вспоминает, только когда ты ему на глаза случайно попадаешься.

Дома никого не было. Бросив школьную сумку, Леля уселась на мягкий пуфик у двери и расплакалась. Горько и безутешно. Любовь – это одни страдания. Кто ее только выдумал?

–

К бортику подъехал раскрасневшийся, тяжело дышащий Гаврилин.

– Не надоело? – ослепительно улыбаясь, спросил он. Сердце у Вики затрепетало.

– Нет, конечно! – глядя на него сияющими глазами, соврала Вика. Он радостно посмотрел на нее.

– Вик, ты в субботу свободна?

– Да, – выдохнула Вика, замирая от сладостного предчувствия. Кино? Концерт? Дискотека?

– У нас в субботу игра, придешь?

– Конечно, Валер! Ты же знаешь, как я люблю хоккей! – Вика одарила его лучезарной улыбкой. «Боже! Ненавижу эту проклятую игру!» – мысленно простонала она, глядя на просиявшее лицо Гаврилина.

– Можешь позвать Федоренко и этого вашего Сычова тоже, если хочешь.

– Да, конечно, позову. – Продолжая улыбаться, так, что уже начало сводить челюсти, сказала Вика. Махнув ей рукой, он заскользил обратно к центру поля.

«Ну почему, почему он так любит эту проклятую игру?!» – глядя на удаляющуюся широкую спину в хоккейной форме, едва не зарыдав от злости и раздражения, задала себе чисто риторический вопрос влюбленная «фанатка».

Глава 22

1998г. ноябрь

Телефон разразился истерической трелью звонка межгорода.

– Алло, – почти крикнула в трубку Дина, зная, что когда звонит бабушка, слышимость всегда оставляет желать лучшего.

Заметив, как лицо дочери побледнело, затем покраснело, и взгляд, сперва застыл, а потом быстро заблуждал по комнате, Алла Сергеевна тоже побледнела, и, привстав с дивана, схватилась рукой за сердце.

– Бабушка?! – прекрасные глаза наполнились слезами. Дина, как будто выйдя из оцепенения, посмотрела на мать, и не сразу поняв, о чем та спрашивает, отрицательно покачала головой. Алла Сергеевна шумно выдохнула и осторожно села обратно, теперь уже глядя на дочь с любопытством и все еще легким беспокойством.