А доцент Кошкин вспомнил, как много-много лет назад его, курсанта закрытого учебного заведения, перворазрядника по самбо и чемпиона училища по стрельбе из пистолета, вдруг пригласили в Первый отдел. Это было чуточку смешно, ибо их училище поставляло кадры для Первых отделов по всей стране, однако Первый отдел был и тут. Полковник начал неожиданно: мы давно за вами наблюдаем, человек вы способный, интересуетесь историей, так? Ну, так. Курсант Кошкин делал доклад на тему «Кутузов как полководец до 1812 года». А раз так, продолжал полковник, то не поступить ли вам, этак не робея, на исторический факультет МГУ? Кошкин не понял. Но полковник объяснил: примут все равно, но готовиться надо как следует, чтоб на экзаменах не плавать, чтоб комар носа, ясно? Задание состоит в том, что на исторический факультет поступает некто Левашов Александр, и вот ему, курсанту Кошкину, а также еще одному курсанту, Никольскому, надлежит быть верными друзьями студента Левашова.
–
– Это вам сообщат своевременно или несколько позже, – улыбнулся полковник.
Позже объяснили, что будущий студент Левашов – это ближайший и дражайший родственник самого главного начальника, вы поняли, ребята? Намеками рассказали: побочный сын. От очень любимой женщины. Главный начальник его любит сильнее, чем родных. Очень за него переживает. Надо быть с ним все время на факультете и вообще всегда и везде, от библиотеки до танцев и пьянки в общаге. Включая картошку и стройотряд, куда он обязательно поедет, как все нормальные студенты. Но – чтоб, как говорится, волосок с головы не упал, ясно, ребята? «Оружие дадут?» – спросил курсант Никольский. «Может быть, только когда в стройотряде. А так – один самбист, другой боксер, справитесь, ребята».
Даже интересно, на какие нежные чувства, оказывается, способен главный начальник! А Левашов – настоящая фамилия парня? Кошкин был уверен, что да. Никольский хихикал: главный начальник сходил налево, отсюда и псевдоним.
Никольский был хитрожопый. Им выдавали деньги «на пиво и такси» и отчета не требовали, а Никольский экономил и прикарманивал. Кошкин думал, стукануть или нет. Потом решил, что лучше рассказать «охраняемому лицу».
– Я знаю, – сказал Саня Левашов. – Он их мне отдает. А я ему отстегиваю половину.
Левашов был хороший парень. Но слишком уж простой. Выпить, потом еще выпить, потом девочек снять. Учился так себе. Никольский с Кошкиным ему курсовые писали. Но вообще к нему на факультете очень лояльно относились.
– Боятся, падлы! – говорил Левашов, накачиваясь пивом в подвальном баре под названием «Яма» после очередной незаслуженной четверки. – Но вообще тяжело, – и он заглядывал Кошкину в лицо, смотрел своими маленькими синими глазками, ловил его взгляд. – Тяжело, котяра ты мой золотой, добрый и пушистый, – и гладил его по голове. – Позади хер чего, впереди полный мрак, только вот с тобой пивцом побаловаться…
Вот за это Кошкин его полюбил, за тоску и откровенность.
Левашов не стал жениться на самой-самой красавице, дочке академика, хотя она сама просилась и жаловалась Кошкину. Потому что на факультете уже к концу второго курса все знали, кто такой Саня Левашов.
– Не хочу девке жизнь калечить, – отвечал он на увещевания Кошкина. – Он же не бессмертный, – и тыкал пальцем на портрет или просто в потолок, если сидели в «Яме».
– А ты учись хорошо, – говорил Кошкин. – Потом в аспирантуру. Диссертация. Доцентом будешь. А там и доктором наук. При чем тут он? – и тоже тыкал пальцем вверх. – Тебе толчок дали, а дальше сам.
– Какой ты правильный, уссаться! – смеялся Левашов. – Возьми еще пива.
Когда самого главного начальника прокатили на лафете от Колонного зала до Кремлевской стены, полковник вызвал Кошкина и Никольского и объявил отбой. Никольский стал рассказывать про Левашова разные гадости, которые тянули на легкую уголовку, но полковник отмахнулся. А Кошкин спросил:
– Можно мне с ним продолжать общаться?
Полковник кивнул. Кошкину показалось, что одобрительно. Поэтому он спросил, не поможет ли ему родная контора устроиться в какой-нибудь НИИ по исторической специальности.
– При чем тут контора? – почти дословно повторил полковник его же собственные слова. – Тебе толчок дали, а дальше сам.
Кошкин с ужасом видел, что ничего с Левашовым поделать не может. Он помогал ему деньгами и советами, продавал его дачу после смерти матери, разменивал его шикарную квартиру при дурацком разводе, доставал лекарства, клал в больницу, часами сидел с ним за бутылкой. Уговаривал взяться за ум, обещал содействие. «Вот та дочка академика, она не замужем, все тебя вспоминает, мне звонила, как там наш Саня».
– Эх, котяра, – стонал Левашов. – Тебе меня жалко? А мне тебя еще жальче! Приключение закончено, забудьте.
– Нет! – крикнул Кошкин.
– Нет да. Хочешь, в морду дам?
– Не надо, – Кошкин сделал блок.
– Тогда тьфу на тебя! – и Левашов по-настоящему плюнул в Кошкина.
Кошкин мог ему руки переломать, но не стал.