Соседский ребенок

Я молчу. Что я могу сказать? Я пытаюсь подавить растущее разочарование. До рождения Дейзи я не особо претендовала на его время – никогда не возражала против того, что он тратил его на свои хобби. Я и сама отличалась независимым складом характера, мне нравилось проводить время наедине с собой, так что в этом плане проблем у нас не было. Но, уйдя в отпуск по уходу, я оказалась отрезанной от общения с другими взрослыми и стала чувствовать себя изолированной, выпавшей из жизни. К тому же Доминик рос избалованным мальчиком, его мать холила и лелеяла его, как принца. Вероятно, я последовала ее примеру и после замужества стала относиться к нему точно так же. Я всегда с радостью соглашаюсь на все, что он хочет, поддерживаю все его планы. И вот сейчас он не может понять моей потребности в том, чтобы он стал хоть чуточку менее одержимым своими желаниями. В том, чтобы он, ради разнообразия, стал заботиться обо мне. Его ни в коем случае нельзя называть неуживчивым – он просто не понимает, что я чувствую.

А не может ли случиться так, говорю я себе, что моя потребность в нем оттолкнет его? Заставит его разлюбить меня? В последнее время в наших отношениях немало сложностей. Мы почти не прикасаемся друг к другу с тех пор, как родилась Дейзи. Мы из романтиков превратились в друзей. Хотя чего еще можно было ожидать? Разве не то же самое происходит с другими парами, когда у них рождается ребенок?

Вероятно, мне стоит предпринимать более энергичные усилия. Хочется, чтобы Доминик больше обращал на меня внимания. Чтобы он видел во мне ту девушку, в которую когда-то влюбился. Чтобы его мысли были заняты мною, а не его драгоценным триатлоном. Только я чувствую, что все мои попытки на что-то повлиять тщетны. Моя идеальная жизнь распадается на части, и я не знаю, как собрать их. Неожиданно мне кажется, что солнце слишком яркое, небо слишком синее, а птичий щебет слишком назойливый.

– Ты в порядке, Кирст? – спрашивает Доминик.

Я пожимаю плечами, зная, что язык моего тела зарождает в нем чувство вины, но не могу делать вид, будто рада его тренировкам.

Он вздыхает.

– Что, если по выходным я буду тренироваться только один день?

– А ты сможешь? – Надежда окрыляет меня. – Так было бы значительно лучше.

Доминик сникает.

– Ладно, – говорит он и поджимает губы.

– В чем дело? – спрашиваю я, вдруг сообразив, что он ожидал от меня «Нет, все в порядке, спокойно тренируйся целыми выходными».

– Ни в чем, – отвечает он. – Все хорошо.

– Я же вижу, что не хорошо, – резко говорю я.

– Просто… не бери в голову.

– Что? – не отступаю я. – Что просто?

– Ну, просто по выходным это всего два раза по полдня. Шесть недель пролетят быстро.

– Послушай, Доминик, я уже сказала, что ничего не имею против двух дней. Потом ты предложил занимать только один, и я ответила, что это было бы здорово. Так что не выставляй меня злодейкой, ладно? – Мой голос прозвучал пронзительно, так что, наверное, соседи услышали наш спор, но меня это не смущает.

– Значит, ты не против, если я буду тренироваться два дня?

– Доминик, делай как хочешь.

– Прости, – говорит он, выливая остатки чая на траву.

Я качаю головой и не решаюсь заговорить. Не ручаюсь за себя. День начался позитивно, а сейчас все пошло коту под хвост. Доминик скоро уйдет и оставит меня куковать одну. Мне хочется завопить от разочарования. Но вместо этого я делаю глоток чаю и, уперев взгляд в стол, стараюсь не замечать озадаченный взгляд мужа.

Глава 11

Сегодня воскресенье, и Доминик опять на тренировке. Мы с Дейзи одни. Вчера он вернулся в полчетвертого, так что вечер мы провели вместе, но время до его возвращения тянулось чудовищно медленно. Я в проигрышной ситуации. Если скажу, что не хочу, чтобы он уходил на тренировки, буду выглядеть сварливой бабой, вцепившейся в своего мужа; если дам благословение, в течение шести недель целыми днями буду сидеть в одиночестве. К тому же я уверена, что это не последние соревнования, в которых он примет участие. Будут новые гонки, новые тренировки. Или я веду себя неразумно? Если честно, не знаю. Знаю одно: передо мной разверзлась пропасть одиночества, и я падаю в нее, лечу, кувыркаясь, вниз.

Дейзи издает раздраженные возгласы, ей жарко, она чем-то обеспокоена и раздражена, поэтому я, прихватив игрушки, выношу ее на лужайку, и мы сидим под зонтиком и наслаждаемся несмелым ветерком. Я держу малышку на коленях, чтобы она видела мое лицо, и ее распахнутые глаза и улыбка немного утешают меня. Подбрасываю ее, но делаю это без воодушевления. Мне хочется одного: вернуться в кровать. И заснуть, чтобы не чувствовать одиночества. Почему в моей душе так много отчаяния, если, на поверхностный взгляд, у меня есть все, чего я когда-либо желала? Что изменилось?