Соседский ребенок

Один греческий философ сказал, что «самое постоянное – перемены». Ну а я не хочу, чтобы что-то менялось. Я хочу, чтобы мы с Домиником оставались прежними. Чтобы наши отношения оставались крепкими, а наш дом – безопасным и уютным. Я понимаю, что уже четыре дня, с тех пор как я услышала голоса в радионяне, мне неуютно в собственном доме. Я боюсь оставаться здесь одна. Возможно, именно поэтому меня возмущают тренировки Доминика. Не знаю. Я не доверяю своим чувствам. Я их не понимаю.

Такое впечатление, будто нечто извне пробралось мне в душу и овладело ею. Сделало меня неуверенной во всем. Подозрительной, недоверчивой. Я смотрю на небо, на деревья вдали, на траву, но все они не наполняют меня спокойствием, а насмехаются надо мной в своей изменчивости. Их перемены незаметны, их ощущаю только я. Синева неба стала более жесткой, холодной, отчужденной. Листья на деревьях вероломно нашептывают о предательстве. Зелень травы приобрела неестественный оттенок, как будто она ненастоящая. Я трясу головой, чтобы избавиться от этих мыслей. Наверное, со мной что-то не так. Может, я заболела, а может, страдаю от того, что мой раскалившийся на жаре мозг перестал контролировать мое воображение.

Звонок в дверь возвращает меня в реальность. Кто это там? Пусть убирается прочь. Я не уверена, что способна на обычную беседу с кем бы то ни было. Прижимаю Дейзи к груди и вдыхаю исходящий от нее запах молока. В дверь снова звонят, и мое тело каменеет от напряжения. Мне хочется наорать на тех, кто за дверью. Потребовать, чтобы оставили меня в покое. Но звонок опять звонит. Ну, рано или поздно они капитулируют. Начинаю считать, молча шевеля губами. На шестидесяти, когда звонок не повторяется, облегченно выдыхаю. Они – кто бы это ни был – ушли.

Я понимаю, что нужно зайти в дом и проверить замки. Встаю на ноги, но тут слышу чей-то голос. От неожиданности я подпрыгиваю и едва не роняю Дейзи.

Я вскрикиваю.

– Кирсти, извини, если напугал тебя.

Поворачиваю голову и вижу над забором очкастую физиономию Мартина.

– Господи, Мартин, я едва не померла от страха.

– Я звонил в дверь, но никто не открыл. Решил, что ты в саду и не слышишь.

– Что тебе надо? – спрашиваю я сквозь стиснутые зубы, молча издавая вопль, который отзывается во всем моем теле.

– Прими извинения за то, что потревожил тебя в воскресное утро. Я тут подумал, а не могла бы ты вместе со мной сходить к соседям? Это ненадолго.

– Опять? – спрашиваю я. – Ты хочешь, чтобы я пришла к тебе?

– Вообще-то нет. – Он краснеет и продолжает, понизив голос: – Я надеялся, что ты заглянешь в сад шестого дома, пока там нет строителей. Я хочу обмерить пристройку и свериться с планом, который мне вчера удалось получить в совете.

– А разве это не проникновение на частную территорию? – спрашиваю я.

– Ты права, Кирсти, – отвечает Мартин, и стыдливый румянец на его щеках становится ярче. – Но если мои подозрения оправдаются, это будет означать, что рабочие, возводя пристройку ближе к моему забору, чем дозволено, нарушают разрешение на строительство.

Я молчу, лихорадочно подыскивая отговорку. Эх, не вышла бы я из дома, у него не было бы возможности позвать меня.

– Так ты пойдешь? С малышкой?

Как ни печально, ни одна отговорка на ум не приходит.

– Между прочим, если мы зайдем ко мне, мы сможем взглянуть на пристройку из моего сада. А потом проберемся на их участок и все обмерим.

– Ладно, – говорю я, злясь на себя за неспособность сказать «нет».

– Вот и славно. Жду тебя, Кирсти.

Когда его физиономия исчезает, я закатываю глаза и заставляю себя встать, костеря соседа на чем свет стоит.

На пути к его дому я вспоминаю, что у Мартина есть подвал. Глупо с моей стороны дергаться по этому поводу. Это попахивает паранойей. Мартин уже много лет живет в нашем «анклаве» и стал нашим соседом с тех пор, как мы поселились здесь. У нас никогда не было повода подозревать его в чем-то неблаговидном. Но факт остается фактом: у него есть подвал, хотя я и узнала об этом только недавно. Когда он был построен? Когда и дом? Или после того, как Мартин переехал сюда?

Царящая вокруг тишина действует на нервы. Какая ирония: мне хочется, чтобы рабочие вернулись, перекрикивались, стучали молотками, сверлили. Я не слышу пения птиц, до меня доносится только шорох моего платья да биение моего сердца.

Начинаю размышлять о том, что находится там, внизу, в подвале. Как его используют? В качестве какого-нибудь хранилища? Или дополнительной спальни? Я не могу отделаться от страшных мыслей. А вдруг это своего рода камера пыток или тюрьма? А вдруг он держит там в плену девушек? О таких случаях часто рассказывают по новостям. Я содрогаюсь и приказываю себе не глупить.

Мартин открывает входную дверь, когда мы с Дейзи ступаем на дорожку.

– Не забудь про обувь, – говорит он.

Мне хочется снять эту самую обувь и швырнуть ему в башку, но вместо этого я послушно снимаю шлепанцы и прохожу в его вызывающий клаустрофобию дом. От запаха соснового освежителя воздуха начинает тошнить.

– Той молодой паре должно быть стыдно, – говорит Мартин, качая головой. – Ну, Клиффордам из второго дома.