К дому Вагина подъехать было нельзя ввиду заноса дороги снегом. В сопровождении Кузнецова все пошли пешком. Пьяный человек редко пьяного различает. Поэтому Кузнецов чувствовал себя как карась в пруду. Держался на ногах с большим трудом, но шел по прямой деревенской тропинке, не отставал и не падал, поэтому всем напоминал трезвого или чуть навеселе. Кузнецов подвел к дому Вагина. По очереди обмели ноги от прилипшего снега специально выложенным веником, постучались. Дождались ответа хозяина, зашли в избу.
– Милости просим, дорогие люди, – приветствовал их Вагин.
Шерстнев, от природы прямолинейный и грубый, не откладывая поручение Чистова, приступил к делу.
– Ты догадываешься, старик, зачем мы к тебе приехали? – сказал он. – Давай показывай мясо и шкуру убитого лося. Не покажешь – мы сами найдем.
– Пожалуйста, ищите, – тихо ответил Вагин, смеясь одними глазами. – Лосей я не убиваю, считаю большим грехом.
– Ну что, мужики, приступайте к обыску, – приказал Шерстнев.
Обшарили все: сеновал, двор, конюшник, погреб и баню. Признаков лосятины нигде не обнаружили. Пьяный Кузнецов подставил маленькую лестницу к стене и улез на потолок избы. Асташкин выбросил эту лестницу во двор. Спускаясь с потолка, Кузнецов, надеясь на лестницу, смело опустил ноги и упал. Вначале все хохотали. Кузнецов прикинулся сильно пострадавшим, стонал. Вагин поднял его и завел в избу, посадил за стол. Следом за Кузнецовым пришли в избу все.
– Дорогие люди, – сказал Вагин, – сегодня великий праздник. Прошу садиться за стол, – и прикрикнул на жену. – Ты что, мать, дорогих людей ничем не угощаешь!
Старуха быстро поставила на стол соленые грузди в сметане, огурцы и красные помидоры. Шерстнев с упреком смотрел на Кузнецова. Кузнецов это понял и, воспользовавшись суетой хозяев, ответил:
– Где-то должна быть лосятина. Это я точно знаю. Хитер старый воробей, на мякине не проведешь. Ничего, рано или поздно я его застукаю.
На столе появилась водка, горячая тушеная картошка и традиционные блины. Кузнецов сидел за столом и лениво ел картошку. Остальные стояли на ногах, в нерешительности переступая с ноги на ногу.
– Не стесняйтесь, мужики, – сказал Кузнецов, – садитесь. Вагин хотя и плут хороший, но мужик свой.
Дружно сели за стол. Затрещали рассохшиеся стулья и лавки. Выпили по полстакана, закусывали грибами и картошкой. Соседка принесла трехлитровую кастрюлю тушеного мяса, поставила на стол.
– Угощайтесь, дорогие люди! – ворковала она. – Гости-то очень желанные.
Мясо всем понравилось, и кастрюля быстро опустела. Опустели и все шесть бутылок водки. Вагин первым вышел из-за стола. Обтер ладонью бороду. Помолился на иконы с зажженной лампадкой и, улыбаясь, пояснил мужикам:
– Дорогие мои люди. Вы помогли мне доесть лосятину. Лося мы с Сергеем Васильевичем Кузнецовым убили еще в ноябре. Я не знаю, как у Сергея Васильевича, что осталось, а у меня больше ни одного грамма нет. Сейчас можете поднять из могилы Шерлока Холмса, все равно ничего не найдете. Большое вам спасибо за помощь.
– Вот что! – закричал Кузнецов. – Ты – старый дурак! – и кинулся на него с кулаками.
Асташкин с Шерстневым его сдержали. Вагин спокойно сидел и, улыбаясь, успокаивал Кузнецова:
– Не сердись, Сергей Васильевич, на меня. Какие твои годы, не одного лося мы с тобой еще завалим. Но лосятина у тебя еще должна быть. Я своими глазами видел, в декабре вы с красненьским Колькой Немигаловым убили большую лосиху. С Колькой из-за этой лосихи произошел довольно неприятный случай. Ты об этом отлично знаешь, но я все-таки расскажу дорогим людям.
– В бога мать! – ругался и кричал Кузнецов, а Вагин не спеша рассказывал.
– Разделанного лося вы привезли вечером на лошади в деревню Красненькую и сложили к Кольке Немигалову в чулан, отгороженный в сенях. Ты уехал домой, захватил с собой только одну печенку. Через час после твоего отъезда в дверь Немигалову раздался стук. Немигалов лежал на печи, сказал жене, чтобы открыла дверь. Следом за женой в избу вошел лейтенант милиции. Вот тут-то у Немигалова вся съеденная за день лосятина без его желания пожаловала в штаны. Настолько он был испуган, сам решил лейтенанту открыть тайну, что убил лося. Лейтенант его опередил, сказал, что он из Ардатова и зашел спросить дорогу в Сосновское, – и, до конца не дослушав невнятное объяснение Кольки, убежал на улицу, так как по избе распространился зловонный запах, который выдерживает не каждый. Жена Немигалова показала лейтенанту дорогу.
– Старый ты негодяй, в бога мать! – кричал Кузнецов.
– Перестань, не кричи, – предупредил его Шерстнев. – Все ясно, товарищи. На воре и шапка горит.
Из избы на улицу Кузнецов вышел сам. Может от расстройства, а может от избытка выпитой водки он идти занемог. С большим трудом его дотащили до автомашины на смех всего села. Довезли до родной деревни и выгрузили у ворот его дома.
В понедельник Шерстнев подробно доложил Чистову о поездке.
– Ну и артисты, – сказал Чистов. – Вместе лосей бьют и друг на друга жалуются.