Так и в спонтанной игре sandplay руке клиента «повинуются и конь и корабль». Фигурки, поставленные на поднос, подвластны создателю, и вот уже в силу воображения конь скачет и корабль плывет. Процесс построения композиций в ходе терапии способствует развитию или восстановлению символической функции. И поскольку клиенты приходят с разными историями, а потенциальное пространство у них сильно варьирует, то важна открытость самого терапевта внутреннему пространству игры. Если терапевт «умеет играть и делает это свободно и радостно», то способность создавать символы активизируется и у клиента. «Психотерапия работает на стыке двух областей игры – пациента и психотерапевта» (Винникотт Д., 2002, с. 100).
Если обратиться к мечтательности (Бион), то снова заметим, что позиция терапевта сходна с материнской. Мать в состоянии мечтательности открывает волшебный символический мир, зону игры для младенца, где время течет неспешно и приятно просто быть отдельными вместе. Так и в терапевтической ситуации: взаимная игра в состоянии мечтания терапевта и клиента приводит к возникновению третьей области, пересечению пространств игры. Идею о появлении интерсубъективного аналитического «третьего» в процессе психоанализа высказал Т. Огден:
«Дебюсси считал, что музыка – это пространство между нотами. Нечто похожее можно сказать и о психоанализе. Между нотами произносимых слов, составляющих аналитический диалог, находятся мечтания аналитика и анализируемого. Именно в этом пространстве, занимаемом взаимной игрой мечтаний, можно найти музыку психоанализа.
Я считаю, что создание аналитического процесса зависит от способности аналитика и анализируемого вступать в диалектическое взаимодействие состояний „мечтания“, которые в одно и то же время приватны и бессознательно коммуникативны» (Огден Т., 2001, с. 64).
В завершение еще раз отметим, что терапевт, находясь в состоянии мечтания, открытый внутреннему пространству игры, символическому миру «как будто бы», принимает и уважает клиента, воспринимает его как субъекта, обладающего собственным потенциалом, что служит залогом появления свободного и защищенного пространства в терапии и приводит к открытию клиентом своей внутренней символической жизни. Как результат таинства «третьего», клиент достигает глубин души и находит психологическое исцеление. Он обретает свое внутреннее свободное и защищенное пространство, которое остается с ним и служит эмоциональным ресурсом на жизненном пути.
Послесловие
Психологическое исцеление остается таинством. Пожалуй, самая большая цель, которая возможна в отношении клиента, заключается вовсе не в том, чтобы он стал соответствовать представлениям терапевта, пусть даже самой прекрасной его идее, а в том, чтобы клиент позволил себе стать тем человеком, какой он есть внутри себя. Преисполненность терапевта желанием излечить или оказать влияние, увлеченность иллюзией понимания, основанной на теории, могут действовать против той открытости по отношению к индивидуальности клиента, которая оказывается центральным моментом психотерапии, сердцем процесса роста и развития клиента согласно собственному потенциалу.
Я вспоминаю один фильм с участием Луи де Фюнеса, в котором он играл роль балетного импресарио – «Человек-оркестр». Один из эпизодов фильма впечатлил меня. Комиссии надо было выбрать танцовщицу в труппу. Во время просмотра одна из претенденток довольно обычно исполняла танец, но в воображении балетного импресарио она танцевала иначе. Этот танец, показанный на экране, действительно завораживал. Импресарио вскочил с места, стал размахивать руками со словами «Вы видели, вы видели!», но никто не видел так, как он. Этот образ сопровождает меня во время встречи с клиентом. Если мы видим клиента такими же глазами, как импресарио в этом фильме видел танцующую девушку, то раскрывается тот человек, который был скрыт, разворачиваются его потенциалы.
Ученик Юнга, аналитик Джозеф Вилрайт в книге «Св. Георгий и одуванчик» приводит высказывание Микеланджело, которое он всегда вспоминает, начиная работу с клиентом. О процессе создания скульптуры Давида Микеланджело говорил, что Давид был в той глыбе мрамора и что он должен был быть очень осторожным, освобождая его, так, чтобы Давид мог появиться невредимым.
Юнгианский подход не предполагает заданного «правильного» способа психотерапии, и это позволяет находить свой собственный путь «неправильными объездами и крутыми поворотами», действовать в согласии с собой.
Один из чань-буддистов средневековья Чжаучжоу говорил, что когда неискренний человек исповедует истинное учение, оно становится ложным, а когда искренний человек исповедует ложное учение, оно становится истинным (цит. по: Абаев Н. В., 1989). Если в терапевте живут противоречия, если он осознает парадоксальность души, то он будет открыт индивидуальности клиента.