Сотня цветов. Японская драма о сыне, матери и ускользающей во времени памяти

– Ну вот мы – мы придерживаемся подхода Джины Форд и планируем укладывать ребенка по методу «родительского расписания».

– Джина Форд? Это еще кто? – зависла Каори. Палочки в ее руках тоже перестали двигаться.

Лапша на бамбуковой тарелке незаметно стала подходить к концу. Таро отправился на кухню готовить добавку, а Идзуми, не зная, чем себя занять, стал вылавливать лапшу, которая наматывала круги в нижней чаше-бассейне.

– Джина Форд – признанный британский эксперт по воспитанию детей!

– О, тогда надо разузнать подробнее! Да, Идзуми?

– Да, мы тоже можем попробовать.

«Да, вот и мы станем обычными папой и мамой». При этой мысли Идзуми испытывал гордость. Хотя сейчас его смущала некая наигранность звучащего диалога.

Эти две супружеские пары стали часто собираться вместе, когда выяснилось, что у Маки и Каори почти совпадает дата родов. При каждой встрече Маки делилась новыми изобретениями для беременных и молодых мам. И всякий раз Идзуми с Каори все больше мучила мысль о том, насколько плохо они подготовлены к появлению ребенка. Причем это чувство не способствовало решению тревожащей проблемы: им не давали покоя рабочие вопросы и заботы о Юрико. Получалось, что в ходе общения с Маки и Таро супруги Касай только накапливали знания, которые пока негде было применить.

– Каори, имей в виду: когда погружаешься в работу, ты – страшнее дьявола, – сказала намеренно приглушенным голосом Маки и заулыбалась: видимо, она хотела вовлечь в диалог Идзуми, который был лишь молчаливым слушателем.

– Страшнее дьявола? Да быть такого не может! Скажи же, Идзуми!

– Ну, не знаю… Я ничего такого не замечал, пока мы вместе над проектом работали, – ответил он обтекаемо.

Идзуми был занят разглядыванием вида, открывающегося из окна за спиной жены. Из многоэтажки в торговой части города можно было наблюдать самый центр Токио, здания которого под палящим летним солнцем виднелись нечетко: они словно плавились в струящемся от жары воздухе. Идзуми вспомнил: по дороге сюда Каори поделилась с ним своим наблюдением: «И все-таки удивительно: если разговаривают две беременные женщины, одна против другой ни в коем случае не попрет, всегда же поддакнет и подыграет».

– Наверное, все оттого, что ты своего рода перфекционист. А поскольку ты требуешь аналогичного подхода и от подчиненных, им, по всей видимости, приходится нелегко.

– Точно! Мне про тебя говорили, что ты из тех людей, которые не могут никому доверить какое-либо дело.

– По этому поводу мне нечего возразить, – засмеялась Каори. Она подняла запотевший стакан и за раз выпила весь ячменный чай. – Наверное, именно поэтому я до сих пор не могу оставить работу и уйти в декрет.

– Каори, я тебе поражаюсь. Я вот думаю, что больше не смогу работать как прежде.

Звонкий удар перебил Маки: это кастрюля снова ударилась о раковину. Такой своеобразный звук гонга вместе со вздымающимся паром извещали о готовности лапши.

Идзуми привстал со стула, но Таро тут же его остановил.

– Сиди-сиди. В этот раз я уже и сам справлюсь, – послышался его тонкий голос из-за паровой завесы.

– Маки, не наговаривай на себя!

– Ну как знать. Я и до этого выезжала только на том, что могу свободно говорить по-английски. Не сказать, что я своим трудом вносила существенный вклад в общее дело. И начальник мой, я думаю, прекрасно это понимал, просто не обращал внимания. Поэтому я тогда и поменяла работу. А сейчас – декрет, а потом и отпуск по уходу за ребенком – это, я считаю, отличное время, чтобы переосмыслить, чего я вообще хочу в этой жизни. В данный момент я не думаю, что смогу когда-нибудь отдаваться работе с тем энтузиазмом, который прежде был.

Маки окинула взглядом квартиру. В углу светлой гостиной стояли упаковки с подгузниками, пачки салфеток для детской гигиены, коробки с игрушками и еще разные штукенции для малыша.

– Мне кажется, ты и к материнским обязанностям будешь подходить с такой же щепетильностью, что сейчас к рабочим, – хихикнула Маки, которая, вероятно, решила, что нужно вернуть прежнюю легкую атмосферу.

Идзуми поддержал ее в этом стремлении:

– Да, если женушка за что-то взялась, то отлынивать она себе не позволит.

– Я смотрю, тебе тоже уже не терпится нырнуть с головой в пеленки! – подколола Каори мужа, приструнив его взглядом.

Как раз в этот момент Таро принес тарелку со второй партией. Зоркий взгляд мог заметить, что между щедро наваленной белой лапшой изредка мелькала розовая и светло-зеленая.

Когда Идзуми был ребенком, в летнее время лапша сомэн была частым гостем на обеденном столе в доме Касай. Сын варил лапшу, а мама в это время готовила картошку в кляре. Когда все было готово и семья приступала к еде,

Идзуми вытаскивал из всей лапши, которая горой лежала на блюде, только цветную. А мама доедала за ним обычную белую.

– Да, раньше цветная была такой вкусной, – заговорил Таро: он будто прочитал мысли, крутившиеся в голове задумчиво глядевшего на лапшу Идзуми, и решил озвучить их. – Но в какой-то момент простая белая стала намного лучше.

– Кстати, ты не помнишь, когда примерно оно вот так поменялось?