Я имел намерение гораздо шире разработать этот вопрос, но отчасти меня стесняет недостаток места, а отчасти я просто не решаюсь перейти к Лейтону и рассмотреть его произведения в связи с театром. Мэдокс Браун был человеком; Уаттс был, по крайней мере, художником и писателем; Лейтон же был только джентльменом. Я сомневаюсь, стоило-ли когда-либо быть «джентльменом», даже раньше, чем это сделалось излюбленной модой нижних слоев среднего класса, но теперь, к счастью, эта мода нетерпима более среди достойных людей, исключая только нескольких старых приверженцев Пальмерстона, которые тоже не принимают ее всерьез. И все-таки нельзя от этого излечить более молодых актеров и директоров. Сэр Генри Ирвинг, как художник и идеалист стоял на одном уровне с Уаттсом, отделенный от Ибсена и действительности жалкими ограничениями своего положения; но, по крайней мере, он не был снобом; и только по официальным причинам, согласно своему собственному определенному желанию, которое ни один обыкновенный джентльмен не отважился бы высказать, чтобы не обидеть двор и не поставить себя самого в смешное положение, он сделался «сэром». Но другие, претендующие на дворянское достоинство! Но я не желаю быть слишком высокомерным по отношению к ним! Если они приверженцы Лейтона, они могли бы быть чем-нибудь и похуже. Нет более прекрасных вещей в мире, чем собрание картин в «Академии» с их мужчинами, которые все сплошь джентльмены, и с их избранными дамами, шелковые платья которых мягко и нежно обрисовывают красивые закругленные формы, и благородным решением этих господ признавать только нежное, а не грубое только Mayfair, а не Hoxton, только Melibnry Road, а не Saffron Hill. Все это очень красиво, все эти дамы и господа, но слишком отрицательно, чтобы стать принципом драматического искусства. Подавлять вместо того, чтобы выражать, избегать вместо того, чтобы побеждать, игнорировать вместо того, чтобы излечивать: все это на сцене кончается тем, что мужчина превращается в палку, лишь бы только не испортить искусное произведение своего портного, а женщина в куклу с парикмахерской выставки из боязни выглядеть слишком комедийно, для того, чтобы быть приглашенной на какой-нибудь элегантный праздник.
О музыке Вагнера
«Кольцо Нибелунгов» – это первая проба сил Вагнера в области политической философии, подобно тому, как «Феи» {Первая опера, написанная Вагнером.} – его первая проба в области романтической оперы. Попытка восстановить дух романтической оперы, предпринятая двадцать лет спустя, когда Вагнер написал музыку «Гибели богов», была попыткой восстановить дрезденские баррикада в храме Грааля. Только люди, никогда не знавшие длительного политического энтузиазма, могли поверить, что такая попытка может удасться. «Кольцо Нибелунгов» со всеми его богами, великанами и карликами, с его водяными девами и валькириями, его волшебной шапкой, магическим кольцом, заколдованной саблей и чудесным сокровищем – драма нашего времени, а не далекой сказочной древности.
Если бы Вагнер захотел отклониться от своей прямой драматической цели, чтобы правильными экзерцициями в форме сонаты снискать благосклонность профессоров, его музыка тотчас же стала бы непонятной неискушенному зрителю, на которого знакомое и отпугивающее опущение «классического» оказывает действие, подобное действию инфлуэнцы. Однако ничего похожего на это не приходится опасаться. Неопытный, неученый музыкант может смело приблизиться к Вагнеру – между ними невозможно какое-либо непонимание, музыка «Кольца» – цельная и простая. Зато искушенному музыканту старой школы приходятся разучиться всему, что он знал, но его я без сожаления предоставляю его судьбе.
В тот момент, когда плутонические силы получают свободу и на сцене появляется нелюбящий Альберик с его развращающими миллионами, боги оказываются лицом к лицу с разрушением: ведь Альберик, при помощи бича голода может заставить карликов трудиться, он может купить услуги великанов, он может затмить всю преходящую красоту в великолепие золотого века и стать господином всего мира, если только боги, которые умнее его, не заполучат его золота. Дилемма церкви в наши дни – эта положение, созданное подвигом Альберика в глубинах Рейна.