Социология публичной жизни

Как вытекает из приведенных выше умозаключений, даже если мы вынесем за скобки внешние обусловленности, тоже влияющие на формы поведения индивида, все равно субъектная действенность представляет собой понятие, под которым скрываются относительно сложные процессы, ведущие к решению предпринять или же прекратить определенное действие либо вообще отказаться от него. Опыт и сноровка, целесообразность, а также субъективная оценка поступков составляют те аспекты субъектной действенности, которые в совокупности приводят к действенной интервенции индивида в окружающий его социальный мир. Таким образом, мы можем – вслед за Мустафой Эмирбайером и Энн Мише – определить субъектную действенность как «погруженный во времени процесс общественной ангажированности, который формируется прошлым (в своем аспекте, относящемся к привычным навыкам), но при этом также ориентирован в будущее (как способность вообразить себе альтернативные возможности) и обращен к настоящему (как способность к контекстуализации приобретенных навыков и проектов на будущее в рамках случайности данного момента)» (Emirbayer, Mische, 1998: 963).

Человека, который характеризуется действенной субъектностью, определяют названием действенного субъекта, или деятеля (актора) (actor). Правда, оба эти понятия порой применяются в качестве взаимозаменяемых, однако между ними существует тонкая разница. В определении «действенный субъект» акцентируется автономная действенность, тогда как в определении «деятель (актор)» – само действие. В английском языке глагол to act (предпринимать действие) ближе к слову actor (тот, кто действует), чем в польском (и русском. – Перев.) языке. Позже мы увидим, что понятие «актор» относится не только к человеческим личностям (индивидам); оно применяется также по отношению к человеческим сообществам (например, к социальным группам). В таком случае мы говорим о коллективном акторе[41].

Как пишет Шматка, «в разных теориях акторы обычно определяются как субъекты, способные к принятию решения, осуществлению выбора, оценке событий, общению с другими субъектами и воздействию на других» (Szmatka, 1998: 15). Если мы будем употреблять данное понятие, то именно в приведенном выше значении. Перечисленные в нем разнообразные способности человека (т. е., в частности, умение делать выбор и оценивать события) представляют собой элементы свободной воли, которая совсем неожиданно оказалась «импортированной» на почву социологии из теологических и философских рассуждений. Фукс понимает свободную волю как «негативную или абстрактную способность действовать „вообще“ иначе (чем избитые навыки и привычки, чем ожидает окружение, и т. д.)», а значит, как устойчивую предрасположенность к переступанию через те обусловленности, на основании которых складываются стереотипные ожидания окружения по поводу возможного поведения индивида (Fuchs, 2001: 27). Указанное определение представляется, однако, слишком формальным, хотя оно, естественно, охватывает существенный аспект свободной воли. Если к анализу действенной субъектности привлекается категория свободной воли (а зачастую именно так и случается), то, как правило, ее связывают со свободой индивида, понимаемой таким способом, который был предложен Кантом. Кант утверждал, что «нравственный императив имеет смысл лишь в тех случаях, когда человек свободен. Ибо, если воля полностью определена причинно связанным потоком событий, то всякие императивы напрасны» (Tatarkiewicz, 1995: 178). Для Канта свобода была твердо привязана к нравственности волею человеческой личности, которая подчиняется единственно категорическому императиву («поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом»[42] – ibidem), а не материальным ограничениям жизни. Как отмечают Эмирбайер и Мише (Emirbayer, Mische, 1998: 965), Кант разделил всю реальность на два порядка, противостоящих один другому: обусловленный и нормативный, или, говоря иначе, на порядок необходимости и порядок свободы (внутри которого находятся необусловленные действия автономных нравственных существ). Поэтому нет ничего странного в том, что кантовская концепция свободы обычно служит философским основанием разных определений свободной воли действенного субъекта. Этот подход мы встречаем позднее, к примеру, у Толкотта Парсонса (Parsons, 1964: 159), когда тот выделяет два измерения, в которых действует каждый индивид: нормативный порядок и эмпирический порядок.