Однажды мать Ханны тяжело заболела и почти три недели провела в больнице. Скорее всего, это было воспаление легких; как сказала Ханна: «Я была слишком маленькой, чтобы помнить в точности». Ханна посещала мать вместе с тетей, но ее отец ни разу не пришел в больницу. Когда мать вернулась домой, бледная и похудевшая, он был обеспокоен тем, что она «может не вернуть свою красоту».
О матери Ханна говорила с нежностью:
– Она добрая и милая. Она всегда хорошо обращалась со мной, особенно когда я была маленькой. Мама любит сад, и она много занимается благотворительностью. И да, она была королевой красоты, когда училась в старшей школе. Папа любит рассказывать об этом.
Я спросила Ханну о реакции ее матери на невнимательность отца.
– Не знаю… – после паузы ответила она. – Если честно, есть вещи, которые очень разозлили бы меня, будь я на мамином месте, но она ничего не говорила. Она просто шла своим путем. Как я уже сказала, мама милая, добрая женщина, думаю, каждый может подтвердить это, и ее доброта, вероятно, и есть причина того, что она никогда особо не отстаивает свои интересы. Я такого не слышала, чтобы она противоречила папе. Если она когда-нибудь это сделает, я, наверное, в обморок упаду. Она идеальная женщина. Ее единственный маленький изъян, если можно так сказать, это ее нарциссизм. Она по-настоящему красива и знает это. Чтобы поддержать красоту, она проводит много времени, занимаясь собой – волосами и телом и всем остальным. Я думаю, она видит единственную силу в своей красоте, если можно так сказать.
Ханна вопросительно посмотрела на меня, и я кивнула в знак понимания.
– Знаете, надо отдать должное папе. Он всегда очень хорошо к ней относился. Когда он уезжал, он посылал ей цветы и всегда говорил, как она красива. Думаю, для нее это много значило.
– Он посылал ей цветы, когда уезжал? А куда он ездил? – спросил я.
Когда я задал этот вопрос, спокойствие Ханны немного пошатнулось. Она поерзала в кресле и ничего не сказала, но потом все-таки ответила:
– На самом деле я не знаю. Наверное, это звучит глупо, но я не знаю. Иногда он возвращался поздно вечером, иногда уезжал на все выходные. И мама получала цветы. Что-то такое было между ними… Слишком странное, пожалуй, поэтому я пыталась этого не замечать.
– Его отсутствия были странными?
– Ну да… Так мне казалось. Я не знаю, что в связи с этим чувствовала мама.
– У вас есть какие-то догадки о том, куда он мог ездить?
Возможно, я слишком настаивала, но мне это показалось важным моментом.
– Нет. Я всегда старалась не обращать на это внимания, – повторила Ханна и перевела взгляд на мои книжные полки.
На следующей неделе я спросила девушку, был ли ее отец физически жесток с ней или ее мамой. Бил ли он их когда-нибудь?
Ханна оживилась и с горячностью ответила:
– О нет! Ничего подобного никогда не было. Я даже представить такое не могу. На самом деле, если бы кто-то сделал больно мне или маме, думаю, отец убил бы этого человека.
Я подождала, пока до нее дойдет смысл сказанного, но этого не произошло. Ханна сменила позу и уверенно подкрепила ответ:
– Нет. Он никогда нас не бил. Ничего подобного никогда не было.
Возможность ответить так была ей приятна, и я была склонна верить ей. Но после двадцати пяти лет работы с людьми, пострадавшими от травм, я знала, что ударить – это на самом деле самый терпимый способ нападения на человека.
Я попробовала сменить курс.
– Знаю, что вы любите своего отца, Ханна, и сейчас вам нужно держаться за эту любовь. Но во всех отношениях бывают свои трудности. Есть ли в вашем отце что-то такое, что вы бы хотели изменить, будь это возможно?
– Да, вы правы, мне нужно держаться за него. Папа действительно заслуживает огромного сочувствия, особенно теперь…
Она остановилась и оглянулась назад, на двойную дверь моего кабинета. Затем посмотрела на меня, как будто оценивая, и наконец сказала:
– Но раз вы хотите знать, что бы я изменила, на самом деле есть кое-что.
Она невесело усмехнулась и покраснела до корней своих блестящих черных волос.
– И что же? – спросила я настолько нейтральным тоном, насколько это было возможно.
– Это глупость, конечно. Это, ну… Иногда он флиртовал с моими подругами, вроде того, и это беспокоит меня. Вот услышала себя со стороны и поняла, что это звучит смешно… Я думаю, это не должно так сильно волновать меня. Но на самом деле волнует.
– Он флиртовал с вашими подругами? Что вы имеете в виду?
– С начала средней школы, где-то так… Некоторые из моих подруг просто великолепны, понимаете? Особенно Джорджия… Ну, он подмигивает им, хватает их, щекочет их. И иногда делает намеки, которые кажутся мне непристойными. Скажет, например: «Ты сегодня без лифчика, Джорджия?» Или что-то в этом роде… Я, вероятно, неверно истолковываю… Ой, суперглупость, правда? Наверное, это не стоит беспокойства.
– Если бы я была на вашем месте, думаю, меня бы это сильно беспокоило, – сказала я.