Социум

Импланты воспоминаний стоят очень дорого, поэтому мне не светят. Родители вечно собачатся из-за денег, их то не хватает, то нет совсем. И рассуждать я могу лишь теоретически. Говорят, что картинки очень яркие. Говорят, что их можно прокручивать по несколько раз. Говорят, что это незабываемо и очень приятно.

Правда, есть и другие мнения. Чтобы получить воспоминание, животное убивают, быстро извлекают мозг и присоединяют к специальному устройству. Зоозащитникам такое страшно не нравится. Они все время протестуют, хотят, чтобы этот бизнес запретили, кричат об убийствах… С другой стороны, кур и коров тоже убивают для еды. И почему-то никто особо не возмущается. Да, те, кто победнее, едят соевые суррогаты, но животный белок до сих пор высоко ценится. Раньше домашних животных разводили только на мясо, а теперь поняли, что их можно использовать в качестве пищи для ума. И специально выращивают, чтобы получить их воспоминания, не обремененные рефлексией. Получить чистую концентрированную эмоцию, которую люди давно уже разучились испытывать.

Хороший этический вопрос, в самом деле. Я верчу его в голове так и эдак, пытаясь сообразить, получится ли из него годный пост? Люди в интернете любят обсасывать подобные темы. Я быстро записываю несколько тезисов — в текстовом виде они получаются дурацкие, но для наброса сойдет — и выкладываю запись в Сеть.

Через несколько часов индекс цитируемости моего блога взлетает, а на счету скапливается целых тридцать шесть кредитов. Сумма смешная — ее хватит разве что для того, чтобы купить билет на метро — но я все равно горда. Хотя в комментариях меня обижают. Каждый второй спрашивает: «А сама-то пробовала эти воспоминания?»

И я вынуждена писать: «Нет». Нет. Нет.

Тогда читатели уходят. Им не нужны умозрительные рассуждения. Им нужен личный опыт. О котором я совсем не умею рассказывать.

«Топ-топ… топ-топ. По лестнице поднимается кто-то тяжелый. Я слушаю его шаги, приложив ухо к входной двери. Мне одновременно хочется убежать — и страшно это сделать, потому что тогда я не буду слышать, что он приближается. Топ-топ-топ.

В замке скребется ключ. Я отползаю в сторону, но встать не могу. Ноги от страха, как ватные. Сижу прямо на коврике в прихожей. Смотрю, как загипнотизированная, на поворачивающуюся дверную ручку. Мне шесть лет. И пять с половиной месяцев. Я недавно научилась считать и теперь считаю дни, зачеркивая палочки на обоях. В незаметном месте. Над плинтусом за маминой тумбочкой.

Дверь распахивается настежь.

— Охренела тут сидеть? — орет большой страшный человек. Отец. От него мерзко пахнет. Блевотиной, спиртом и холодом. — Че уставилась?

Он замахивается и бьет меня в лицо сапогом с эмблемой в виде краба на подош…»

Я просыпаюсь, дрожа от страха. Кошмар. Мне снился кошмар. Но я ничего не помню. Ладонь под подушкой затекла. Я вытаскиваю ее наружу и, держа руку перед собой, пытаюсь сжимать и разжимать пальцы. Сердце колотится, как пойманная стрекоза в кулаке.

Что мне снилось?

«Шторм, — утверждает внутренний краб. — Наверняка это был шторм. Но мы вовремя отползли боком».

Я улыбаюсь и пытаюсь заснуть снова, сунув под щеку кулак. Часа через полтора это даже удается.

Наутро мне плохо. В голове туман, из рук все валится. Еще дергается глаз. Я смотрюсь в блестящий бок электрочайника и пытаюсь усилием воли заставить веки не двигаться. Но глаз живет своей жизнью.

В кухню заходит отец. Когда он с шумом двигает к себе табурет, я вскрикиваю и отскакиваю в сторону. Не могу понять, почему. Ведь он совсем не страшный. В помятой футболке, небритый, опухший после сна, такой привычный. И даже не ругает меня сильно.

— Истеричка, да? — вполне дружелюбно интересуется он. — Чего это ты?

Действительно. Чего это я.

Мама стоит в дверях и перебирает в руках подол платья. Она волнуется. Мама всегда волнуется за меня.

Топ. Топ-топ. Тук. Тук-тук.

По аллее парка идет старик с палкой. Он движется медленно, неровно и издали напоминает ворону с подбитым крылом. На скамейке сидит женщина и следит за ним. В руках у нее планшет с лентой новостей, но по времени записей видно — страница не обновлялась уже дольше часа. Женщина настороженно провожает старика взглядом. Нет, не тот.

На шее у нее бьется маленькая венка, а натянутые, перекрученные жилы дрожат от напряжения. Женщина устала ждать и бояться. Поэтому, когда рядом с ней опускается молодой человек в мешковатой серой куртке и бормочет: «Это вы по поводу котиков?», она с облегчением выдыхает. Отвечает, как учили: «Животными не интересуюсь».

Тот кивает. Некоторое время они молча сидят, глядя перед собой. Со стороны детской площадки доносится визг и смех. Женщина передергивает плечами.

— Предыдущее не сработало? — безразличным голосом спрашивает мужчина.

— Сработало, — женщина сглатывает. — Но, кажется, ее собственная память вытесняет чужую.

— Это интересно. Очень интересно.

Женщина резко поворачивается к собеседнику и смотрит на него так, будто он только что ее ударил.