Социум

Елисей уложил друга на кровати, а сам долго не мог заснуть на полу. Фрол отродясь не знал меры. Ни в чем.

Погань осталась в прошлом. Теперь он торчал на бензо.

— Ты меня в могилу сведешь, — прошипел Фрол, запирая за Елисеем дверь и кутаясь с головой в плед. Глаза его горели, взгляд метался, оплывшие щеки подрагивали. Казалось, за последние две недели, что они не встречались, Фрол постарел лет на десять. — Принес?

— Что принес? — не успел снять туфли Елисей и выпрямился. — Мы же на завтра договаривались. Я же тебе сказал, домой надо забежать.

— Нычка твоя при тебе? — Из-под пледа выпросталась механическая рука и повернулась ладонью к потолку.

Елисей молча снял пиджак и повесил его на руку, как на вешалку.

— Боты не снимай, у меня грязно, — уже через плечо бросил Фрол и зашлепал по коридору в комнату. На пластике покрытия за ним тянулись бурые отпечатки босых стоп.

Еще не понимая, что происходит, Елисей двинул следом.

В комнате царил полумрак. Фрол стоял в одних кальсонах перед столом и крошил бензо, капсулу за капсулой, в алюминиевую кружку. Свет единственной лампочки весело отражался от никелированного пистолета, заткнутого за пояс кальсон. Рдяные пятна кислотных ожогов покрывали плечи и грудь Фрола.

Плед теперь лежал на диване. Из-под пледа торчали стопы. Ногти были покрыты ярко-сиреневым лаком.

Елисея зашатало.

— Это кто? — только и смог выдавить он, привалившись спиной к стене, для надежности.

— Уже никто, — Фрол помешал металлическим пальцем воду в кружке и шумно выпил. — Улика это.

Ноги Елисея подкосились, и он медленно сполз по стене.

При жизни улику звали Феофания. Фефа была уклонисткой — особой, не желающей заводить детей даже под страхом депортации в Седьмой округ. Она оставила свой эмо-датчик в спальне, надетым на вибратор, и рванула в бега. Когда Фефу объявили в розыск, первым кто разыскал уклонистку, стал Фрол.

Неглупая и, надо признать, не страшная девка сразу смекнула, что нет места лучше, чтобы пересидеть облаву, чем двухкомнатный домик офицера Отдела розыска и задержания. Вот только офицером этим, на ее беду, оказался Фрол. С двухнедельным запасом препарата они разобрались за три дня. Когда бензо кончился и остался лишь алкоголь, к Фролу вернулась паника.

— Я ей говорю, — бормотал Фрол, глядя в пространство между пледом и Елисеем, — давай спать по очереди. Я сплю — ты смотришь, чтобы я дышал. Потом ты спишь — я смотрю. А она заснула. Слышь, Елеся, за-сну-ла! Я просыпаюсь, а она спит!

— Ты. Череп. Ей. Проломил, — слова падали из Елисея, как писчий пластик из шредера. — Гребанутый. Ты. Торчок.

— Я ей говорю, — отхлебнул из кружки Фрол, — я сплю — ты смотришь. Разве трудно? Что тут было трудного?

— Гребанутый, — повторил Елисей. — Торчок.

Фрол вздрогнул и посмотрел на друга.

— Будешь? — протянул ему кружку.

Белая от бензо жидкость сразу свела горло. Елисей закашлялся. Помолчали.

— Вот ты как-то спросил у меня, — начал Елисей, когда мысли перестали распадаться на звуки, — убивал ли я. Сегодня убил. Маму и дочь.

— Брешешь, — сел рядом Фрол и принял кружку. — У тебя кишка тонка.

Елисей рассказал все, как было.

Фрол молчал. Сквозь задернутые шторы в комнату начал пробираться рассвет. Багровый луч полз по заляпанному кровью полу, ближе и ближе подбираясь к двум убийцам.

— У тебя адрес есть? — вдруг спросил Фрол. — Девок этих твоих?

— Мне файл по матери скинули. Там должен быть.

Фрол посмотрел на часы:

— Поехали тогда. Заберем их.

Елисей вытаращился на друга:

— Зачем?

— Рванем все в Седьмой, а дальше за забор. Там тоже люди живут, уж мне поверь, — Фрол поднялся на ноги и протянул механическую руку Елисею. — Главное, до дождя успеть. Я что-то последнее время боюсь попадать под дождь.

Елисей до крови закусил губу и ухватился за стальную ладонь.

Иван Наумов . Правильный человек

Заговор вызревал, как сортовой гранат, всеми косточками одновременно и невидимо — под плотной шкуркой единодушного молчания новостных каналов и гипертрансляций. Недовольство губернатором в частности и назойливой опекой метрополии в целом разрасталось и в верхах, и в низах. Перешептывались депутаты и политики, недовольно ворчали госслужащие, осиным роем гудели транзитные доки и орбитальные заводы.

«Свободу!» — слышалось там и тут.

«Долой!» — прилетало эхо из ниоткуда.

«Натерпелись!» — шелестело над толпой у Анфилады.

Не хватало лишь малости, чтобы отдельные тихие голоса слились в яростный хор.

Субгерцог Леферт — вице-губернатор Нуэва-Катальи, шестого из восьми миров Анфилады — вызвал самых доверенных секретарей и озадачил их монологом, состоящим из путаных откровений и завуалированных призывов к государственной измене.

— Ярмо транзитного мирка, — вещал Леферт. — Жизнь на сдачу с инопланетной купюры. О нас даже не вытирают ноги — просто проходят мимо, не разуваясь!

— Чаша через край! — осторожно поддакнул более опытный Габриэль и поправил в лацкане полосатый цветок, точь-в-точь как на гербе Нуэва-Катальи.