Соцветие поэтов

И всё же именно «пытка небытием» позволила Светлане Кузнецовой услышать себя, подняться на новый поэтический уровень. Преодолеваемое страдание заставило работать мысль, разорвало круг молодой лирической замкнутости. Две последние книги поэта – два предсмертных «Гадания Светланы» — стали одними из лучших поэтических книг восьмидесятых. Жестокий романс слился в них с напевами русских заговоров и пением сибирских вьюг, полевые цветы событий и судеб, цветущие на обочинах века, заплелись в прекрасный «Русский венок», а беспощадная честность по отношению к себе позволила С. Кузнецовой подняться до уровня большой поэзии. Прочитав первое «Гадание Светланы», из Смоленска я отправила С. А. Кузнецовой письмо, в котором говорила, что поражена своим открытием и тем, что о ней никто ничего не знает, — в моём понимании она была поэтом уровня Цветаевой и Ахматовой. Почта принесла ответ: «Помнишь того горьковского писателя, который время от времени повторял: « Я цену себе знаю»? Не хотелось бы уподобляться ему, но придётся. Так вот. «Цену» я себе тоже знаю, но также знаю и всю свою неуместность и ненужность, да и что ещё можно было вынести после столь неудачно пройдённого литературного пути?» (26.09.1983.). История с названием « Гадание Светланы», на мой взгляд, получилась мистически тёмной и поэтически пророческой. «Жития по имени», сформулированного Флоренским, в этом случае мало: лирическая героиня Светланы Кузнецовой словно бы попала внутрь жутковатой баллады Жуковского, слила себя с прославленной романтической героиней – странным образом заключила свою судьбу в чужой предрешённый круг.

Среди мерцающего звёздами в черноте комнаты серебра – шёл пир, призванный скоротать сгущающуюся за окном ночь эпохи. Ночь перед крушением родины. Собственно, вся жизнь людей в умирающей стране превратилась в некое подобие платоновского пира, в бесконечный диалог понимающих друг друга собеседников с предстоящей чашей цикуты в конце. За столом – немногочисленные друзья той поры — Анатолий Преловский, Татьяна Глушкова, Алла Марченко, Таиса Бондарь, Лидия Григорьева, Ирина Шевелёва, Инна Лиснянская... В последние годы — третий, обретённый перед смертью муж — Олег Алексеев. Разговоры – по большей части непринуждённые, брызжущие искромётным юмором. Светлана Кузнецова была мастером хорошей литературной шутки. Часто говорила о непреодолимой бездне, которая лежит между москвичами и приехавшими в Москву провинциалами, раздумывала о судьбах послевоенных поколений, которые мало проявляли себя в литературе, как-то сказала: «Наверное, каждому литератору для того, чтобы состояться, нужна своя маленькая война...» Помню, как в первый раз она увидела по телевизору Горбачёва – была потрясена и его обликом, и его речью, и тёмным пятном в форме СССР, расплывающимся по черепу. Со свойственной ей магической проницательностью с полувзгляда поняла и возненавидела пришедшего к власти предателя. Сказала: «Этот с Россией такое сделает, чего раньше с ней никто не делал». Очень остро переживала женофобию, царящую в русском лагере. Утверждала, что русские даже самых сильных поэтесс гробят, а евреи даже самых слабых носят на руках. В пику Цветаевой и Ахматовой, а вместе с ними — и всем пишущим женщинам, согласным хором твердящим: «Я не поэтесса, я поэт!» – всегда повторяла: «Я не поэт, я поэтесса» — считала, что женщина и в поэзии должна оставаться женщиной.

В чёрной своей комнате, в зыбкой своей судьбе Светлана Кузнецова разбрасывала красные карты на расстеленных сибирских мехах. Длилось гадание о любви. Но в порушенном мире – живёт порушенная любовь. Ранняя лирика С. Кузнецовой переполнена светлыми чувствами. В поздней любовной лирике традиционные мотивы подчёркиваются явными нотами жестокого романса. Собственно, то, что принято называть любовной лирикой, заменяется полной её противоположностью, — стихами о нелюбви, которые, на мой взгляд, сливать со стихами о любви просто ошибочно (я не имею в виду стихов о любовных драмах, неразделённой, трагической любви):

Позабыв про холод и про нарты,
На придумку скорую легка,
Красные раскидываю карты,
Русского гадаю мужика.

Как ты ни раскидывай, однако,

На плетне всё так же виснет вновь
Красная немытая рубаха,
Русская напрасная любовь.