Соцветие поэтов

Переломным в судьбе Тетерникова можно считать 1891 г., когда он познакомился с Николаем Максимовичем Минским, философом и поэтом-символистом, который заинтересовался его творчеством всерьёз. Одновременно произошли серьёзные изменения в жизни Фёдора: в 1892 г. он стал учителем математики Рождественского городского училища в Петербурге, потом перешёл в Андреевское училище, где позже стал инспектором. Теперь покончено с гнусной провинцией: тяжкий жизненный опыт переплавится в прозу (прежде всего это будет роман «Тяжёлые сны», 1883-1894). Тетерников становится сотрудником «Северного вестника», Минский вводит его в круг «старших символистов». Теперь литературная судьба Тетерникова навсегда связывается с именами 3. Гиппиус, К. Бальмонта, Д. Мережковского. Там ему и придумали псевдоним «Сологуб», ставший новым именем поэта. Мандельштам удивлялся Сологубу, сменившему «настоящую и «похожую на него» фамилию Тетерникова на нелепый и претенциозный псевдоним». Конечно, Мандельштаму, не тяготившемуся своей богемной бедностью, трудно было понять босого кухаркиного сына, наконец-то напялившего на себя графское имя (пусть и с одним «л» - чтобы отличаться), - Акакия Акакиевича, справившего свою шинель. Здесь самое время вспомнить, что Сологуб более других своих современников «вышел из гоголевской «Шинели», что сквозь его символистскую поэзию просвечивала глубокая духовная связь с русской классикой, с её прозаическим поэтом - Некрасовым.

Лирический герой поэзии Сологуба - это во многом маленький человек Гоголя, Пушкина, Достоевского и Чехова. В его поэзии легко находимы истеричная бедность, извечный страх перед жизнью, любовь-ненависть, собственная малость, униженность, скорбность. Есть и образы, прямо заимствованные из Достоевского: так, в стихотворении «Каждый день, в час урочный...» (1894) запечатлена Настасья Филипповна. Вот стихотворный сюжетный рассказик «Кремлёв» (1890-1894) - об извечной драме бедности и любви. Предтечи героев этой поэмки - герои «Домика в Коломне» и «Медного всадника». Подробно, со вкусом Сологуб описывает причины, толкнувшие Кремлёва на преступление. Дело подходит к развязке поэмы, и вдруг выясняется -

... что в ней трагического нет.
В крови топить её мещанскую развязку,
Конечно, незачем.

Отсутствие раскаяния, наказания - от бессмыслицы и тошнотворности мира, где даже преступление, совершенное во имя любви, оборачивается тоскливой мещанской драмой.

Начинаются 90-е гг. XIX столетия - вся российская интеллигенция бредит Шопенгауэром. Современники, пережившие вместе с Сологубом этот период русской идеалистической мысли, лучше понимали его:

«Здесь нерв, душа, тоска творящей личности. Вся драма жизни и весь трагически-неудачный роман с «инобытием» разыгрываются на роковом пороге» - таким видели критики философский стержень его творчества. Ощущение бытия как непреходящего страдания («злобного мрака людских страданий»), острое, гнетущее подозрение, что смерть — это всего лишь уход неизвестно куда, заставляет содрогающуюся от ужаса душу противопоставить этой «безлепице» «творимую легенду», иные миры, куда душа попадает после смерти. Об этом - цикл «Звезда Маир» (1898); свет звезды Маир - на прекрасной земле Ойле, где течёт река Лигой:

Мой прах истлеет понемногу,
Истлеет он в сырой земле,
А я меж звёзд найду дорогу
К иной стране, к моей Ойле.

Я всё земное позабуду,

И там я буду не чужой,-
Доверюсь я иному чуду,
Как обычайности земной.

Презрительное отношение к жизни становится художественным фактором творчества Сологуба. Оно приводит его к культу смерти, исчезновения; жизнь всё более и более представляется путём страдания. Стихотворение 1895 г. «Мне страшный сон приснился...» чудовищным образом предваряет восприятие жизни, характерное для писателей-экзистенциалистов XX в.:

Мне страшный сон приснился,
Как будто я опять
На землю появился
И начал возрастать,

И повторился снова

Земной ненужный строй
От детства голубого
До старости седой:

И, кончив путь далёкий,

Я начал умирать,-
И слышу суд жестокий:
«Восстань, живи опять!»

Завершённый в 1894 г. роман «Тяжёлые сны» удивительным образом сочетает в себе ведущие традиции русской литературы (учитель гимназии - автобиографический образ - противопоставлен гнусному провинциальному обществу) и мотивы декаданса: стремление к уходу от жизни, восприятие жизни как омерзительной круговерти, не имеющей ни цели, ни смысла, которая если и приносит радость, то в извращённых болезненных формах.