Читаем Соцветие поэтов полностью

Я долго думал на рассвете, Смотря на дальние холмы: Кто мы? Земли слепые дети Или самоубийцы мы? Мир пробуждался без расчёта, На свой, особенный манер. И треснул выхлоп самолёта, Срывая звуковой барьер. За ним тянулся шлейф невесты, Сбегающей от жениха. Качался трактор, словно в тесте, В суглинок врезав лемеха. Над взгорьем жаворонок звонко Сорил казённою казной. Мир открывал глаза ребёнка, Захлёбываясь новизной.

Это невесёлые, нерадостные стихи, на дне их горечь: люди – самоубийцы, и никакая новизна, никакая сверхзвуковая скорость не избавят вновь рождённого младенца от общей участи: рожь должна быть готовой к серпу. И недаром Дудин ставит эпиграфом к этому стихотворению строчку Хлебникова: «Зачем мы люди, почему?» Это горестное вопрошание, а не благодушное растворение в чудесах мира. Мир отнюдь не буколичен  и счастливые воспоминания посещают поэта редко, уводя в какую-то совсем уж давнюю, довоенную, домашне-кустарную юность:

Дебаркадер да базар, Яблоки мочёные, Деревянный тротуар, Каблуки точёные. Все черёмухи в дыму Над речными плёсами. Пароход на Кострому – Чайки за колёсами.

Для человека советской эпохи, фронтовика, ленинградского блокадника это уже что-то совсем доисторическое: юность, которая давно прошла, и жизнь, которая не состоялась. Редкие наплывы буколики постоянно вытесняются образами тревоги, притаившейся в совсем, казалось бы, мирной обстановке – как в стихотворении «Ночью, вспоминая ночь»:

Сквозь кактусы от подоконниц Молочной ночи льётся свет. Идёт бессонница бессонниц, И ей конца, как звёздам, нет. Опять своих расставит пугал И будет бестолочь толочь, Заглядывая в каждый угол, Ещё одна седая ночь. Опять воспоминаний рухлядь Чёрт на чердак понаволок. Они растут. И скоро рухнет И грохнет об пол потолок.

Это стихотворение можно при желании назвать экологическим, наполненным тревогой за землю, исковерканную машинами: уже уссурийских тигров только шесть осталось. Война, получается, никуда не ушла от фронтовика, да и от всех нас.

Наполненная такими внутренними предчувствиями, поэзия Михаила Дудина отнюдь не представляется простой, пуще сказать, «простенькой». Отнюдь нет: это был поэт, чувствовавший свою причастность всему происходящему в этом нелёгком мире.

Михаил Александрович Дудин сохранил по себе добрую память. Более ста лет с его рождения прошло, и умер он уже давно – в 93-м, но забывать его не хочется.


Борис Парамонов

Евгений Евтушенко

(1932 - 2017)

Поэт донельзя знаменитый,всю жизнь неразрывно был слитыйс поэзией. Жил с ней, с обузой, за что и обласкан был музой.Он в моде и в славе, в почёте...Совсем не в обиде. Напротив!Затем доказал, что эстрадапоэту хорошему рада.Поклонников было немало,хоть места на всех не хватало.Он был популярен всё времяи нёс это сладкое бремя.Объездил полмира и больше:от Фриско до старенькой Польши.И видел каштаны в Париже...Мы тоже поэты – но ниже.Он просто поэт настоящий!Читать его надо почаще.2013

Михаил Бузукашвили


«Такой прижизненной славы не получал ни один поэт за всю историю человечества».


Перейти на страницу:

Похожие книги

Сибирь
Сибирь

На французском языке Sibérie, а на русском — Сибирь. Это название небольшого монгольского царства, уничтоженного русскими после победы в 1552 году Ивана Грозного над татарами Казани. Символ и начало завоевания и колонизации Сибири, длившейся веками. Географически расположенная в Азии, Сибирь принадлежит Европе по своей истории и цивилизации. Европа не кончается на Урале.Я рассказываю об этом день за днём, а перед моими глазами простираются леса, покинутые деревни, большие реки, города-гиганты и монументальные вокзалы.Весна неожиданно проявляется на трассе бывших ГУЛАГов. И Транссибирский экспресс толкает Европу перед собой на протяжении 10 тысяч километров и 9 часовых поясов. «Сибирь! Сибирь!» — выстукивают колёса.

Анна Васильевна Присяжная , Георгий Мокеевич Марков , Даниэль Сальнав , Марина Ивановна Цветаева , Марина Цветаева

Поэзия / Поэзия / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Стихи и поэзия
Черта горизонта
Черта горизонта

Страстная, поистине исповедальная искренность, трепетное внутреннее напряжение и вместе с тем предельно четкая, отточенная стиховая огранка отличают лирику русской советской поэтессы Марии Петровых (1908–1979).Высоким мастерством отмечены ее переводы. Круг переведенных ею авторов чрезвычайно широк. Особые, крепкие узы связывали Марию Петровых с Арменией, с армянскими поэтами. Она — первый лауреат премии имени Егише Чаренца, заслуженный деятель культуры Армянской ССР.В сборник вошли оригинальные стихи поэтессы, ее переводы из армянской поэзии, воспоминания армянских и русских поэтов и критиков о ней. Большая часть этих материалов публикуется впервые.На обложке — портрет М. Петровых кисти М. Сарьяна.

Амо Сагиян , Владимир Григорьевич Адмони , Иоаннес Мкртичевич Иоаннисян , Мария Сергеевна Петровых , Сильва Капутикян , Эмилия Борисовна Александрова

Биографии и Мемуары / Поэзия / Стихи и поэзия / Документальное