Сотворение любви (ЛП)

После ухода Карины я продолжал сидеть в туалете, строя всевозможные догадки. Я вспоминал Арасели, которая встречалась с моим братом, когда я был еще студентом. Сколько же лет я не вспоминал о ней, а теперь вот вспоминаю по понятным причинам. Эта девушка была несколько старше брата, вероятно, всего лишь лет на семь-восемь, но, когда тебе около двадцати, как, должно быть, стукнуло в ту пору брату (я ведь закончил учиться в двадцать три, а брат на два года моложе), семь-восемь лет – огромная разница, треть твоей жизни. Арасели была очень худой, немного бледной, с темными кругами под глазами. Судя по внешнему виду, можно было ожидать, что у нее депрессивный характер или, по меньшей мере, она малоэнергична. Однако, Арасели была болтушкой и всегда носилась повсюду, вечно предлагая что-то, причем срочное и, более того, неотложное. Она безостановочно как ни попадя размахивала руками во все стороны так, что ничего подобного я никогда больше не видел. Если при этом она еще и молчала, то по ее жестам было совершенно невозможно понять, что же она хотела сказать. Впрочем, Арасели трещала, как сорока, как будто слова, кучами громоздились в ее мозгу, и ей не хотелось выделять ни одно из них. Лично меня она забавляла, а вот брата в буквальном смысле слова сводила с ума. Все это время брат провел в сомнениях. Он был жутко неуравновешен, и заставил меня поволноваться. Он старался противостоять этому смерчу, чья вихревая воронка преследовала его, но у него не было на это сил. Я уверен, Арасели наслаждалась, глядя на его старания, на его желание быть остроумнее или ослепительнее, чем он был на самом деле, на его притворную инициативу, когда он пытался угадать, что могло ей понравиться. Ей нравилось, что брат ищет линию поведения, выражения, оригинальные идеи, которые произвели бы на нее впечатление или, по крайней мере, лишили бы его безусловно терзавшего чувства неполноценности. Всем известно – мы хотим, чтобы глаза другого человека отражали не то, какие мы есть, а того, кем нам хотелось бы быть. Для этого мы пытаемся приспособиться к идеальному образу, а, скорее, ломаем самих себя, чувствуя, что нам чего-то не хватает. Это чувство мы так и тащим в себе. Потом, с течением времени, мы, как правило, окончательно смиряемся с тем, какие мы есть, перестаем притворяться и упрекаем другого в том, что он ждал от нас больше, чем мы можем ему дать, забывая при этом, что сами же это и обещали. Лишь те пары, что заканчивают притворяться и решают пересмотреть то, что каждый из них может предложить другому, перенеся это на более реальную основу, имеют возможность продолжить совместную, пусть и не очень счастливую, жизнь. Едва ли я встречался хоть с одной из таких пар. Как много я знаю таких людей, кто вместо того, чтобы начать войну, упрекая другого, по привычке иронизируют, давая тем самым понять, что хоть они и делали вид, что верят вранью другого, но им известно, кто находится под этой маской, и они обязуются ее не срывать.

Брат с Арасели в эту фазу так и не вошли. Думаю, хорошо еще, если Арасели, зная, что за человек жил под маской брата, развлекалась с ним, заставляя его поверить, что он был не таким. Ее забавляло также пробуждать в брате ревность ко мне, например, слишком нежно целуя меня при встрече. В то время, думаю, я был единственным другом брата. Если мы втроем случайно собирались в квартире у кого-нибудь из нас, распаляя его ревность, она ни с того ни с сего предлагала сыграть в покер на раздевалочку. Если я заходил к ним перед тем, как пойти в кино или чего-нибудь перекусить, она бесконечно долго переодевалась перед нами обоими. Уже в самом конце их отношений, хотя лично я и сомневаюсь, что был причиной их разрыва, как-то вечером они пришли ко мне домой. Тогда я жил в крошечной квартирке с гостиной, служившей одновременно и кухней, и спальней, в которой стояли кровать, выполнявшая роль дивана, и четыре складных стула. По меньшей мере, два из них раскладывались только в случае крайней необходимости, ибо затрудняли доступ на кухню, прозванную владельцем американской, видимо, для придания престижа нищете. Они пришли вечером и сели на кровать. Я совершил ошибку, усевшись вместе с ними. Нас трое с бокалом, не помню чего, в руке. Арасели начала рассказывать о том, что можно имплантировать грудь. В то время это случалось нечасто и казалось оставленным про запас самыми худшими актрисами североамериканских сериалов. Мой брат, должно быть, почувствовал, что приближался один из моментов, в которые Арасели принималась его испытывать, потому что начал говорить больше обычного, кружа вокруг щекотливой темы и в то же время пространно рассуждая о ней, словно хотел, чтобы Арасели это наскучило, и она заговорила о других вещах.

- Представьте, – сказал он, – если через сто лет случится катастрофа, которая сотрет следы

нашей цивилизации.

Арасели прищелкнула языком, недовольная тем, что брат лишил ее звездной роли, да еще

именно тогда, когда она демонстрировала нам свою грудь для того, чтобы мы поняли необходимость операции.