Сотворение любви (ЛП)

- Мне тоже. Только самое интересное не это, верно? Я заканчиваю говорить банальности.

Самое интересное начинается тогда, когда ты идешь в туалет, другой находится в двух шагах от тебя, за дверью, а ты уже не стараешься не шуметь, а думаешь, что это естественное следствие естественного акта, переставая все скрывать, – Арасели обожает копрологические⁹ темы.

Она сильно шлепает брата по ляжке. Арасели серьезнее обычного, в ней нет этого

немного пошлого налета учительницы, вид которой она принимала, когда хотела казаться важной. Она даже сбросила с себя театральщину, как снимают часы перед тем, как пойти в душ, ее спина менее напряжена. Голос Арасели прорывался с трудом, когда, повернувшись ко мне так, словно моего брата не существовало, или его мнение было для нее неважно, она продолжила:

- Я вот чего не знаю. Когда человек перестает волноваться из-за кишечных звуков, не

скрывает собственную физиологию, когда ему неважно, что другой слышит, как он срет, – конец ли это любви, или ее начало. Понимаешь, что я хочу сказать?

⁹копрология – научное исследование испражнений

Глава 10

Пару ночей спустя, вечером после рабочего дня, который не стоит того, чтобы

расписывать его во всех подробностях (впрочем, в моей жизни, пожалуй, слишком много подобных дней, не заслуживающих внимания и рассказов, да и слушать о них никто бы не захотел), я открываю почтовый ящик. Рекламные листовки пиццерий, китайской кухни и зубных врачей, предлагающих зубные протезы нового поколения, я выбрасываю в корзину для бумаг, стоящую в углу под ящиками. Она появилась там после последнего собрания жильцов (на котором я, как обычно, не был), чтобы люди не бросали на пол все эти рекламные листки. Теперь у меня в руках остался один бледно-голубой конверт формата А5 без обратного адреса. Кто-то собственноручно опустил конверт, потому что на нем не было ни адреса, ни, само собой, штемпеля, только надпись “Самуэлю”. За эти дни у меня было столько неожиданностей и тревог, что я не сразу же вскрываю конверт. В лифте я прислоняюсь головой к фанерной стенке кабины, похожей на деревянную, закрываю глаза и спрашиваю себя, для какого Самуэля окажется это письмо. Будет ли оно для меня, или для другого Самуэля, которым я тоже становлюсь, потому что отчасти живу его жизнью. Вполне возможно, что письмо было адресовано ему, хотя позвонивший мне сообщить о смерти Клары человек мог, пусть и запоздало, но понять, что ошибся. Но могло быть и так, что письмо было направлено мне, вруну-самозванцу. В нем меня обвиняли, но не сообщали об ошибке, допуская, что настоящий любовник будет звонить Кларе неоднократно, раз от раза все более тревожась, возможно, до тех пор, пока не начнет вертеться у дома Клары, чтобы выяснить, почему она не подает признаков жизни. Я представляю, как Алехандро открывает ему дверь, подходит к нему, как подошел ко мне, и бьет его кулаком, восстанавливая справедливость в этих треугольных отношениях, в которых я совсем не виноват.

Дома я надрываю конверт. В конверте – коротенькая записка, к которой пластиковой

скрепкой пришпилены несколько фотографий. В записке всего три фразы. Каждая написана с новой строки.

“Чтобы ты не говорил, что я выдумываю.

Чтобы не терял время даром, отрицая действительность.

Чтобы больше мне не звонил”.

И в конце имя Карины. Записка кажется мне дешевкой, как записка о самоубийстве человека, который на самом деле не намеревается уходить из жизни. Такой человек лишь оцарапает себе запястья или, приняв таблетки, тут же позвонит в “скорую помощь”. Никто из тех, кто так разозлен, не потрудится параллельно выстраивать фразы: болтовня не уживается с гневом, они несовместимы.

Все положенные в конверт фотографии похожи друг на друга – на них один и тот же

человек в одном и том же месте, хотя и в разных позах и с меняющимся выражением лица. Вот Клара в моей ванной комнате залезает в ванную. Правой ногой она уже перешагнула через край и повернула голову к тому, кто ее фотографировал, получается ко мне? Похоже, что в этот миг она говорит что-то, вероятно, приглашает фотографа оставить фотоаппарат в покое и следовать за ней в ванную. Вот босая Клара, одетая в красный пеньюар, подводит карандашом глаза, слегка улыбаясь, словно этот фотограф был, с одной стороны, назойлив, а, с другой стороны, ей льстил его интерес. А вот полуобнаженная Клара с обмотанным вокруг талии белым полотенцем наклонилась над раковиной. Теперь я понимаю, что она гораздо ниже меня ростом, ее маленькие груди почти касаются края раковины. На последней фотографии, сделанной в ванной, Клара была запечатлена с головы до колен. Эту фотографию сделали сверху. Тело Клары было под водой, а лицо снова обращено наверх. Шалунья высунула язык, словно подшучивая над кем-то. Это придает фотографии некую естественность, словно она сделана спонтанно, и Клара даже не сознает, что она обнажена.

Я достаю из шкафчика фотоаппарат, которым почти никогда не пользуюсь. Аккумулятор