Сотворение любви (ЛП)

стоит ли мучиться, продолжая разговор со мной, и окончательно решить, кто же ей соврал – ее сестра, или я.

- Клара немногого стыдилась.

- Это ты так считаешь.

Мой ответ был великолепным. Я горжусь таким ответом. Я убежден, что он может открыть

мне дверь. Все мы сознаем, что не знаем остальных. Мы разделяем нашу жизнь с чужими людьми. Мы можем жить десятилетия с кем-то и не знать, что этот человек чувствует на самом деле, говоря нам “я тебя люблю” или отвечая на наш вопрос “я не злюсь”. Ведь моя вторая половина может говорить мне о любви, потому что любит. А может говорить и потому, что уже какое-то время думает бросить меня и чувствует себя виноватой, но до тех пор, пока разрыв не станет неизбежным, она не хочет причинять мне боль. В общем-то, совсем неплохо, что она меня немного любит, хорошо, что стремится к тому, чтобы позже ее нельзя было ни в чем упрекнуть, чтобы она ушла с чувством оскорбленной невинности – мол, я сделала все, что могла. А в ответ на поставленный мною вопрос можно сказать: “Я ранена до глубины души, так сильно, что из-за тебя даже ничего не чувствую. Нет, я не злюсь, но далека от желания говорить об этом”. О чем на самом деле думает та, кого мы спрашиваем: “о чем ты думаешь?”, слыша в ответ: “ни о чем, милый”. Мы никогда не можем знать это наверняка, но, понимаем, кто обманывает нас, а кто – себя. Мы возводим замки на песке, живя иллюзиями, чтобы оправдать другого или придумать отношения, которых определенно не было. Это успокаивает нас, давая нам то, что мы хотим. И даже гораздо позднее, когда нежным, сердечным отношениям приходит конец, и другой человек в порыве злости начинает припоминать нам все моменты, когда мы неосознанно причинили ему боль, раскрывая перед нами каждую из ран, даже тогда мы не можем до конца понять, так ли это на самом деле. Насколько все это верно? То ли это новое, переосмысленное человеком, представление о прошлом, то ли вымысел, сказочка, придуманная им, чтобы начать новую жизнь. И эта жизнь требует от человека вычеркнуть из памяти или заставить померкнуть, сделать смутно-расплывчатым то, что связывало нас с ним прежде. Мы не знаем, но хотим знать, что на самом деле думает о нас человек, с которым мы живем, даже не будучи героем его грез. Мы хотим знать, с кем еще, и в каком ином мире он живет, отдаляясь от нашего.

- Вероятно, ей было стыдно, что я узнаю... – Карина сбилась и замолчала. Возможно, она осознает, что находится в ловушке, и обдумывает, стоит ли ей делать следующий шаг.

- Клара говорила, что зачастую чувствовала себя неловко рядом с тобой, но не по твоей вине, а безо всякой причины. Она никогда не осуждала тебя, будучи со мной, и, вообще, говорила, что склонялась к тому, чтобы смотреть на себя твоими глазами. Она всегда считала себя нереализованной, ей чего-то не хватало. Она сказала, что ты совершенно точно посчитала бы аморальным то, что она приходила ко мне домой, воспользовавшись отсутствием моей жены.

- Если ты мне врешь...

- С какой это стати я должен тебе врать?

- Да потому что, скорее всего, ты подумал, что раз Клара мертва, ты мог бы заменить ее на сестру, и поэтому рассказал мне историю, в которой предстаешь богом. Но не думай, что я поверила в эту басню.

- Я начинаю думать, что Клара наговорила тебе обо мне кучу гадостей.

- Да ладно, я впервые прихожу к тебе домой и уже...

- Что? Что уже?

- Если сейчас ты скажешь, что это я поцеловала тебя, я повешу трубку.

- Это ты меня поцеловала.

Несколько секунд проходят в борьбе. Карина сражается сама с собой, но дать задний ход она не может. Интересно, как она собиралась это сделать? И где оказалось бы тогда ее достоинство? Мне это не важно, на самом деле не важно. Я тоже вешаю трубку. Мы не сказали друг другу последнее слово, не распрощались навсегда.

Мы с Кариной – точь-в-точь два боксера, приплясывающих на ринге в двух метрах друг от друга. Мы наблюдаем друг за другом, совершаем разные финты, планируем следующее движение. И вот связь нарушена.

Этим сравнением с боксерами на самом деле я обязан Анхелине, уроженке Кадиса, крошке, с которой я прожил только полгода, когда заканчивал учебу. Анхелина была года на два постарше меня и поопытнее. Она как-то сказала мне, что, вероятно, у меня никогда не будет долговременных, прочных отношений, потому что споры были для меня досадной, пошлой и никому не нужной неприятностью, которой я всячески старался избегать.

- Любовь, сказала она мне – это, когда двое обнимают друг друга, как измотанные боксеры в клинче. Желая показать свое превосходство и устремления, они наносят друг другу удары, но без особой силы, ведь соперник им необходим, как опора. Они опираются друг на друга, чтобы не рухнуть.

- Но ведь со мной у тебя самые длительные отношения, – иной раз указывал я Анхелине, – хотя, похоже, они подходят к концу.