Сотворение любви (ЛП)

Она задумчиво хмурится и кладет руку мне на лоб. Она делает это так просто и спокойно, что я смущаюсь. В замешательстве я даже откидываю голову назад, чтобы отдалиться от ее руки. Ее непринужденное прикосновение наводит меня на мысль о том, что мы вместе уже очень давно, что в тяжелые минуты она поддерживала меня, а я помогал ей. История наших жизней, поделенная на двоих, которой нам обоим так не хватает.

- Подожди, – говорит она и снова ищет мой лоб. – У тебя жар. Хочешь, я поднимусь с тобой?

- Не стоит, я справлюсь.

- Не сомневаюсь, что ты справишься. Мы все выкручиваемся. Вопрос в другом – хотелось бы тебе, чтобы я поднялась или нет? Я могу заварить тебе чай, почитать вслух какую-нибудь книжку.

Чтобы подшутить надо мной, она хранит тревогу на лице, и это волнение напоминает мне о том, что произошло другим вечером, на моей террасе, и о чем я до этого момента больше не думал. Это было после того, как я рассказал Карине, какой я помнил ее сестру, сочиняя для нее на ходу историю наших с Кларой тайных отношений, после того, как я обнимал Карину на моей террасе, после того, как мы снова уселись каждый на свой диванчик. Я задавал себе вопрос, что же творится в ее голове? Должно быть, она вставляет в головоломку клариной жизни лжекусочки, только что ловко подсунутые мной. С каждым разом Карина выглядела все более заинтересованной, словно открыв для себя, что сестра была намного сложнее, чем она думала, и, главное, она была совершенно другой, отличной от той, какой она ей казалась, или, по крайней мере, сама Карина стала находить ее другой.

- Какого цвета мои глаза?

Я машинально повернулся к ней. Глаза Карины закрыты, и я решил импровизировать.

- Карие.

- Так я и думала.

- Точнее, светло-карие, как лесной орех.

- Когда ты смотришь на меня, у меня такое чувство, что ты вырываешь сорняки.

- Впрочем, может быть, чуточку темнее, не уверен.

- Что ты стараешься убрать с дороги то, что тебе мешает. Ты смотришь на меня и ищешь Клару. Это все равно, что близорукому пытаться распознать родственный облик в нечетком, расплывающемся изображении. А именно это ты и ищешь во мне – ее жесты, черты лица. Мои тебе мешают.

- Синие?

- А кларины глаза?

- Учти, что у меня только черно-белая фотография.

Вот он риск лжи. Ведь что делает ложь интересной? То, что ты в любой момент можешь

выдать себя одной необдуманной фразой, потому что ты сосредоточился на чем-то другом. Я не знаю, сколько времени длилось молчание. Я ждал. Нет, я не сдерживал дыхание, напротив, я старался продолжать дышать равномерно, заставляя себя расслабиться и посильнее вдавливаясь в спинку сидения, словно наш разговор ничуть меня не взволновал. Если бы ее лицо выражало только удивление, это было бы нормально и означало, что она ничего не заподозрила и растерялась от моего загадочного ответа. Но на ее лице отразилось не удивление, а тревога, словно подтверждая ее опасения, которые она даже не осмеливалась высказать. Так что я опередил ее, начав говорить раньше. Я настороже и быстро прихожу в себя, как будто только что вышел из ледяной воды и ощущаю в ногах и руках покалывание тысячи острых иголок.

- Ты меня не понимаешь, – продолжаю я.

- Я действительно тебя не понимаю. Какая разница, что это фото было черно-белым?

- Не ЭТО фото. Я говорю о том, что это только у меня все фото черно-белые. Фотографии

Клары, твои, цветов на террасе. Я дальтоник.

- А я и не заметила.

- Знаешь, это не то, как если бы я был слепой или паралитик. Никто не должен подавать

мне руку, чтобы помочь перейти улицу, а также нет никакой необходимости говорить мне, что сейчас на светофоре красный свет.

- Клара ничего мне не сказала.

- Сильно сомневаюсь, что она об этом знала.

- Итак, мои глаза…

- Серые, как у Клары, только больше.

- Ты не знаешь также, русая я или рыжая.

- У тебя нет веснушек. Ты русая.

- Но ты знаешь, какого цвета твой диван.

- Оранжевый, если только моя жена не подшутила надо мной. Иногда она это делала. Не

понимаю, что за удовольствие она находила во всем этом, но за долгие годы, я узнал, что эта стена оливкового цвета была светло-синей. Не знаю, сколько раз за все это время, я выходил на улицу в пальто пурпурного, как у фуксий, цвета, потому что жена говорила, что оно темно-синее. Я был убежден в том, что это было очень элегантное пальто, потому что люди на улице задерживали на мне взгляд.

- Ты и сам в это не веришь.

- Клянусь.

- Ты разыгрываешь меня, смеешься надо мной.

- Ничуть. У моей жены было своеобразное чувство юмора.

- Она не очень тебя любила, верно?

- Конечно, для того, чтобы купить одежду, мне необходима помощь. Если я пойду один, то

я могу выйти из магазина, переодетый клоуном.

Тогда Карина расслабилась. Ее руки, лежащие на подлокотниках диванчика, соскользнули