Сотворение жизни. Поиск своего пути

Самосознание рождается с уходом, как и любовь – когда ты размыкаешь объятия.

К. Дэй-Льюис. Уходя

Когда мы видим человека, который даже спустя годы продолжает держаться за полученную когда-то рану и обвинять человека, который её нанёс, с негодованием, знайте: это человек, который застрял в тупике и не смог взять на себя ответственность за свою жизнь. Конечно, предательство ранит, как ранит несправедливость, потеря, но остаётся вопрос: сколько энергии и сил было вложено в проживание этой боли, причём безвозвратно? С теми людьми, которые осуждают других, то же самое: они либо наивны, либо эмоционально чрезмерны, либо бессознательно одержимы системой Супер-Эго.

Признаюсь, я недолгое время занимал должность судьи. Благо после того, как один случай, казалось, вывел меня из себя, я понял, что если не готов быть Соломоном, то не готов быть и изгоем, и быстро ушёл с этой работы. Но позже я задался вопросом, чего люди ожидают от судьи, – чтобы все решения принимались в их пользу? Мы раздражаемся, если судья настроен против нашего мнения, нашего ребёнка, нашего дела. Нас коробит от мысли, что жизнь несправедлива, а негативные суждения настраивают на проигрыш при любом исходе. Разве может кто-то в такой ситуации оказаться довольным? Будь на нашем месте тот же судья, медиатор или пророк, они чувствовали бы то же самое.

Старая французская сентенция tout comprend, tout pardoner (всё понять – значит всё простить) предполагает, что если бы мы действительно знали, в какие глубинные переживания уходит корнями опыт каждого человека, и понимали «логику» его поступков, то смогли бы прощать гораздо быстрее и легче. Будь это правдой, у нас не было бы ни тюрем, ни судей, ни смертных приговоров, а каждый человек обрёл бы свободу. Но нас окружают одни и те же ситуации, которые повторяются стремительнее, чем мы о них забываем, мы сопротивляемся недостаточно прозорливым судьям, но при этом продолжаем проживать каждый свой день в несправедливости, подчинённые слепой судьбе, капризам богов, и даже не сопротивляемся. Разве можно что-то сделать с богами? Легче отыграться на судье.

В юности, да и позже, в первой половине жизни, я распалялся при малейшем намёке на несправедливость. Я митинговал и даже некоторое время посещал школу теологии, чтобы найти аргументы, с помощью которых мог бы оспаривать точку зрения приверженцев религии. На каждом курсе мне каким-то образом удавалось свести материал к проблеме теодице́и – разрыву, который просматривался между приписыванием всеведущему, всемогущему Богу справедливости и сострадания и очевидным присутствием в мире страданий и несправедливости. Я ездил со своими детьми в Дахау, Берген-Бельзен и Маутхаузен, чтобы они увидели, куда всегда прибывают поезда, если ими движет фанатизм. И по сей день я быстро прихожу в ярость, если слышу или наблюдаю, как сильный издевается над слабым. Но прежний огонь почти погас.

Я никогда не узнаю, почему мне позволили прожить привилегированную жизнь в привилегированной стране в привилегированный век и я не поехал в детстве на одном из тех ужасных поездов в Треблинку. Я понимаю, что во всём мире хватает людей, которых до сих пор пытают и томят в страхе и несправедливости; что гидра, которая зовётся этническими чистками, если и теряет голову в битве, то на её месте по-прежнему вырастают новые; что мелкие диктаторы всё ещё причиняют своим народам огромное горе. Раньше я находил утешение в лёгком атеизме, затем в беспокойном агностицизме, а сегодня возвращаюсь к самому старому клише из всех. Я действительно не имею ни малейшего представления о том, что управляет Вселенной, но знаю, что сострадание к другим – единственное, что делает это чёртово путешествие сто́ящим.

Как мы уже убедились, амбиции приводят к заблуждениям, а самооценка является отвлекающим манёвром. В любом случае всё заканчивается гниением и разложением. И всё же моя жизнь полна смысла, который я нахожу в интеллектуальных поисках, эстетическом наслаждении, отношениях, хорошей работе, – всё это наполняет меня, и я чувствую, что способен любить других, преодолевать несправедливость, слепую глупость и абсурдность окружающего безумия.

Это великая тайна, какой она и была всегда, и я смиряюсь перед ней как никогда раньше, наполняя ту крошечную часть мира, которую занимаю, причастностью и соответствующими делами. Мною уже не владеет уверенность юности или желание свергнуть кого-то, потому что вторая часть жизни несёт в себе другое послание. И так решил не я сам. Но жизнь с тайной, двусмысленностью, тревогой и амбивалентностью всё равно остаётся самой прекрасной из возможных.

16. Исцеление души