Soul(less) (СИ)

Всё это прокручивалось закольцованной аудиоплёнкой под огромной красной луной в часы осточертевшей бессонницы. И грохотало в голове сейчас, беспощадно добавляя предлог «не», когда капитан обнаружил себя среди груды биомассы, в которую превратились далеко не безнадёжная группа. И совсем они были не ослы, и разведданные оказались полнейшей подставой, и это «мне НЕ всё равно» набатом по мозгам.

Он запомнил каждого в лицо. Монтгомери — длинный и рыжий, лучший на стрельбище, Уильямс, ушастый, тупой как бревно и неимоверно выёбистый засранец, Чак и Гектор, не разлей вода, напоминали Роджерсу их с Баки в те времена, когда всё ещё не было так до охуения сложно. Так и лежат вповалку, видно, один другого прикрывал, так и остались. Над головой грохотали вертолеты подкрепления, которое уже не поможет — слово «подразделение» безвозвратно сменилось на слово «останки».

Среди груды дымящихся трупов Роджерс не ощущал, как собственное тело равномерно прошито осколочными, и кровавая жижа стекает прямо по пальцам, растворяясь в сухой, жадной до влаги почве. Он ничего не чувствовал кроме тупого оцепенения и клокочущей под рёбрами ярости, нарастающей песчаной бурей с каждым неверным шагом вдоль этой адовой Сикстинской капеллы. Одна ничтожная ошибка, стоившая пяти месяцев бездарно проёбанного времени и полутора десятков жизней. Ни одному из этих парней ещё и двадцати пяти не было.

— Капитан, вас срочно переправят в Вашингтон, — бледный, насколько вообще может быть бледным мулат, майор Сандерс направлял его неверные шаги к медицинскому вертолёту, пока схлынувшая адреналиновая волна не опрокинула капитана ничком на землю. А Роджерсу хотелось выломать ему безупречные зубы и затолкать керамические осколки в глотку, окончательно теряя над собой контроль. Сандерс исчез из поля зрения быстрее, чем капитан успел даже замахнуться. Рождерс до скрипа продавленной жести впечатывал носок сапога в несчастный контейнер с препаратами — всё, что ему осталось, пока бесстрашный полевой врач подкрадывался к нему с безопасных сторон, чтобы вколоть что-то обезболивающее, обеззараживающее и седативное. До самого приземления в родной столице он бултыхался в блаженном отупении на грани истерии, пока действие инъекций не отпустило его в госпитале быстрее, чем рассчитывали полевые медики.

Меньше всех Роджерсу хотелось видеть Романофф в собственной палате.

Он не ощущал серьёзных повреждений, кроме рваной раны на боку, там, где не с руки было прикрыться щитом. Рана зашита и почти затянулась, а он утыкан капельницами, будто умирающий — усиленная медицинская страховка агентов «ЩИТ» предполагала лечение и обследование любого прыща на драгоценных задницах своих работников. Такая лживая забота подначивала связать узлом стойку с физраствором и выбросить её в окно вместе с омерзительно пищащим аппаратом возле левого уха. Лекарств от боли душевной ещё не изобрели, а демонстрировать Романовой, насколько ему сейчас херово, он не собирался.

— Ты должен был только через час очнуться, — она сидела в кресле, в руках — дешёвый детектив в мятой обложке, прочитанный наполовину, а рядом на столике — хаос из кофейных стаканчиков. Видно, что давно сидит, будто в охранницы подвязалась, только непонятно, кого и от чего спасать собирается. То ли от персонала, то ли персонал от него, то ли его от самого себя.

— Барбитураты и опиаты на меня действуют точно так же, как алкоголь. Никак.

— Чуть сильнее. Ты ведь всё ещё человек, — уточнила Наташа на его излишне самоуверенную реплику и улыбнулась так по-романоффски, с полуиздёвкой. — Привет.

— Что ты здесь делаешь? — Роджерс приподнялся на локтях, и бок прошила тонкая нитка боли. Он подавил её одним усилием воли, выискивая взглядом, во что можно переодеться. Оставаться здесь он решительно плевал.

— Я в курсе. Это не твоя вина…

— Я знаю, — он перебил её, рявкнул грубее, чем рассчитывал, с потрохами выдавая шпионке своё истинное состояние. Вину можно разделить на всех, ведь свою дотошность и энтузиазм к делу он проебал без возможности восстановления. Проверить данные самолично ему просто в голову не пришло, всё и так казалось слишком просто. Но от этого ничего уже не измениться, остаётся лишь жить с последствиями.

— Судебное разбирательство проведут без твоего участия. Виновные идут под трибунал, в суде тебя защищает представитель, так что тебе не нужно присутствовать лично. Семьи погибших получили крупную компенсацию, в СМИ дело не просочится. Огласки не будет, — Романофф отчиталась, как по писанному.

Самолюбие задето, репутация подмочена, ещё восемнадцать жизней повисли камнем на шее плюсом к сотням не спасённых во время битвы в Нью-Йорке, после которой из Мстителей и лично из него сделали культ, причём весьма противоречивый. После разоблачения Пирса и компании ту же Романову прочесали вдоль и поперёк и газетчики, и блоггеры, и сраные законники, а она сидит, нога на ногу, и всё ей как с гуся вода, наверняка уже новую жизнь себе выдумала, ведь так легче. А он так не может.