Читаем Сова летит на север полностью

Вот два дородных грека не поделили кресло: толкаются животами и тычут в лицо друг другу тессеру, дающую право сидеть рядом с первыми лицами полиса. Один громко хвалится тем, что его пекарни кормят весь Пантикапей. Другой клянется Посейдоном, будто у него столько матросов, что если он сюда их всех приведет, то места не останется вообще ни для кого. За спиной судовладельца маячит злая физиономия раба. Он и хочет вступиться за хозяина, и не может пройти вперед — тот загородил проход телом.

Тут появился зерноторговец из Афин, прибывший вместе с эскадрой. Предъявил серебряное блюдо с декретом о предоставлении проэдрии[197] за заслуги перед Советом и народом и потребовал, чтобы ему освободили место. Недовольные спорщики пересели на следующий ряд, подальше друг от друга.

Магистраты улыбаются — понимают, что драки не будет, но внимание горожан им приятно.

Спарток готовился к выступлению: ему как главе Пантикапея предстояло прочитать декрет о награждениях.

Наконец, агонотет вызвал одриса к беме.

— Я вам так скажу, — начал тот без обиняков, — я не мастер говорить. Перикл поставил меня следить за порядком в полисе — вроде справляюсь. Выше всего на свете я ценю справедливость. Справедливость нужна всем. Во Фракии, Элладе и здесь, на Боспоре… Мы принесли вам афинскую справедливость. За то время, что я у вас Первый архонт, вы наверняка заметили, что она не отличается от той, к которой вы привыкли. Никто зря не обижен, не ограблен. Вдовы получают пенсию, раненые — должный уход, а сироты — пособие. Когда я брал боспорские города, то внимательно следил за теми, кто со мной рядом. Кто не трусил, не прятался за спины товарищей и выполнял мои приказы. Так вот, я считаю, что будет справедливо наградить каждого по заслугам.

Он зачитал список героев штурма Нимфея и Пантикапея, после чего лауреатов вызвали аплодисментами, чтобы вручить лавровый венок или бронзовый треножник. Многие из них, расчувствовавшись, посвящали только что полученные призы Афине, а также жертвовали крупные суммы на строительство алтарей.

Особо отличившимся — таким как Каллистрат и Зопир — подарили золотые венки. Селевка наградили деньгами. Ли-сандр посмертно удостоился погрудного рельефа из позолоченной бронзы на агоре Нимфея. Там же Спарток пообещал установить белокаменную стелу с именами всех погибших афинян.

Магистратов Пантикапея наградили обедом за общественный счет.

За официальной частью последовали музыкальные агоны.

Рапсоды зычными голосами читали эпические поэмы, перебирая струны барбитона[198]. Чтецов сменили хоры — сначала мальчики, потом юноши и зрелые мужчины. Кифаристы аккомпанировали кифародам[199]. Авлеты самозабвенно выдували мелодии, натянув на голову форбею[200]. Над стадионом лилась то торжественная, то веселая и озорная музыка.

Во время перерыва юноши из знатных семей исполнили под звуки авлоса воинственный танец пиррихий.

Вечер посвятили награждению победителей агонов, после чего начались народные гуляния…

Утром следующего дня горожане снова пришли на стадион.

Наступило время атлетических состязаний. Зазвучали трубы, приглашая участников построиться перед трибунами. Глашатаи прокричали имена атлетов, названия государств, из которых они прибыли, вид состязаний и очередность выступления.

Перед алтарем Афины были представлены образцы призов — серебряный диск, наполненные оливковым маслом амфоры, чернолаковые вазы, чашки, а также венки и нарядные головные повязки.

Участники один за другим прошли мимо алтаря. Каждый останавливался, чтобы совершить возлияние вином из спондетона[201] и поклясться богине вести себя достойно: не подкупать судей, не убивать соперника, не совершать нечестных поступков.

Конные ристалища обычно завершают праздник, так что стадион весь день находился в распоряжении атлетов.

Первыми в пентатлоне соревновались мальчики, затем юноши. Перед тем как на арену вышли мужчины, рабы подсыпали свежего песка, разровняв его граблями.

С трибуны знати слышался смех, восклицания, раздавались грубые шутки. Перикл и архонты оживленно обсуждали перспективы участников, не забывая при этом подкрепляться. Слуги то и дело подносили кувшины с вином, закуски, предлагали опахала, а также тазики с холодной водой для освежения ног.

Голые бегуны столпились у меты, готовясь к забегу в пять стадиев. На дальней от гостевой трибуны стороне стадиона уже бросали диск. На ближней — готовились метать копье. В центре располагался деревянный помост для прыжков в длину.

Прыгуны разобрали металлические гири с ручкой для лучшей координации прыжка. На площадке, где должен был состояться кулачный бой, соперники обматывали кулаки кожаными ремнями, свирепо поглядывая друг на друга.

Копьеметатели приступили к выбору снаряда. Один из них выбирал особенно придирчиво: искал копья с острым наконечником, а копья с железной шишкой откладывал в сторону. Наконец, остановился на двух снарядах. По очереди всунул два пальца в петлю на каждом и задумчиво покачал, проверяя, насколько хорошо сбалансировано древко.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза