Сова летит на север

Аполлодор узнал, что басилевс синдов Даиферн сейчас не в Синдской Гавани, а где-то за плавнями к востоку от Фанагории, в Фианнейской земле. Бодается с соседями — не то меотами, не то сираками.

Фанагориец дал ему коня, а также выделил двух крепких адептов для помощи в дороге. Утром следующего дня всадники вышли из Восточных ворот и направились в степь.

Шли вдоль главного русла Антикита. Протоки между островами пересекали по гатям, иногда по колено в воде, иногда вплавь. Заболоченные озера обходили стороной.

На твердую землю выбрались мокрые и грязные, долго сушили одежду у костра, гадая, смотрят за ними синды или нет. Убедились, что смотрят, когда в обгоревшее бревно рядом с одним из проводников вонзилась стрела.

Синды выросли словно из-под земли. Кафтаны, анаксариды, войлочные шапки, гориты — внешне они мало чем отличались от сколотов. Разве что с пояса вместо короткого акинака свисал длинный меч без перекрестия.

Аполлодор торопливо напялил на лоб вышитую золотыми лавровыми листьями и пальметтами повязку. Пока спутников обыскивали, он вытягивал перед собой статуэтку Аполлона.

Сотник спешился. Аполлодор покосился на лошадь, к ленчику которой с обеих сторон были подвешены человеческие головы.

"Свежие", — с содроганием подумал он.

Подойдя к жрецу, синд бесцеремонно сорвал с него повязку, выхватил из рук оберег, после чего на плохом греческом спросил:

— Куда?

— К Даиферну, — ответил Аполлодор, стараясь унять дрожь в коленях.

Оружие и личные вещи у них отобрали, но коней оставили.

Вскоре впереди показалось стойбище синдов. Гостей провели мимо кучи обезглавленных трупов, над которой роились мухи. Усадили в кибитку, накормили вареной бараниной, дали мех с иппакой[216] и кинули несколько набитых конским волосом подушек для отдыха.

Аполлодора пригласили в шатер под вечер. Даиферн вытирал руки о край парчового кафтана. Он молча указал пантикапейцу на место перед собой. Пододвинул миску с изюмом.

— Я тебе подарок вез… — виновато сказал Аполлодор, не решаясь обвинить дружинников басилевса в грубости.

Даиферн щелкнул пальцами. Когда раб внес вещи жреца, он сделал щедрый жест рукой:

— Забирай!

Аполлодор оценил ход: гость еще не рассказал о цели визита, а уже оказался в должниках. И протянул хозяину мошну с кизикинами.

Взвесив ее на ладони, басилевс спросил:

— С чем пришел?

— Ищу дружбы синдов.

— У нас с Пантикапеем мир, — удивился Даиферн. — Архонты хорошо платят за зерно.

— Платили, — уточнил Аполлодор. — Теперь не будут.

— Как так?

— Вернее, будут, но не деньгами. Спарток хочет закупать в Афинах еще больше товаров, чем раньше — ткани, посуду, оружие… Вы ему — зерно, а он — вам все это в обмен. Про драхмы и кизикины можешь забыть.

Он кивнул на мошну:

— Это последние.

— Что? — взревел басилевс. — А чем я буду расплачиваться в Танаисе за рабов? Греческими горшками? Мне своего серебра едва-едва на чекан двух номиналов хватает. Так синдские оболы — не кизикины, не везде принимаются.

— Вот я и говорю, — вкрадчиво заметил Аполлодор, — Спарток тебя ни во что не ставит. С каких это пор фракийцы диктуют условия синдам?

Даиферн побледнел и выругался. По тому, как раб у выхода вжался в пол, пантикапеец понял, что прозвучало страшное оскорбление.

Справившись с чувствами, басилевс сказал:

— Ты не просто так пришел. Тебе какая выгода?

— Убрать Спартока.

— Как?

— Это моя забота.

— Что хочешь от меня? — грубо перебил синд.

— Для начала взять Парфений. Убьешь сразу двух зайцев: грекам перекроешь выход в Меотиду, а сколотам — путь в Ахиллий. Вся степь за Антикитом станет твоей. Ну, и пограбишь в городе… Мы тебе мешать не будем.

— Что взамен?

— Продажа зерна фиасу Кибелы. У нас есть и деньги, и эмпории… Введем на Боспоре единый номинал для чеканов, тогда синдское серебро будет в ходу по всему Понту…

— Считай, что договорились, — решительно заявил Даиферн. — Ударю, когда соберу силы в кулак. Жди!

Аполлодор отправился в обратный путь. Следом катилась арба с подарками. На груде бобровых шкур сидела девочка-меотка — совсем ребенок, которую жрец выпросил у басилевса для личных утех.

2

Спарток и Миртия начали тайно встречаться. Она приходила после захода солнца. Легкими шагами пересекала теменос, взбегала по ступеням флигеля.

Конечно, эти посещения совершались с одобрения Фило-патры. Формально элевтера выполняла поручения фиаса Афродиты Апатуры: относила письма, на словах передавала просьбы, приглашения на ритуалы, иногда просто сопровождала гиеродула, который нёс подарки — амфору вина, пиксиду с медовыми сотами, рулон ткани…

Гиеродул возвращался, а она оставалась. Разговоры ни о чем, смех, прикосновения, ритон переходит из рук в руки. Вот они уже пьют друг у друга с губ, заливая хитоны, срывая одежду, едва успевают добежать до ложа… Поцелуи, нежные укусы, боль, радость, страсть…

Утром она покидала флигель, накинув на голову край пеплоса, не узнанная в деловой суете.

Хитрая Филопатра прекрасно видела, какими восторженными глазами одрис смотрит на Миртию.

И учила ее: