Сова летит на север

Фригийка прибыла вечером, когда спала жара. Евнух нёс за ней складной стул, а также подарок для Филопатры: пиксиду с ее любимым лакомством — засоленной белужьей икрой.

Жрицы расположились в тени колонн опистодома, подальше от любопытных людских глаз. Поговорили сначала о погоде, настроениях в городе и новой моде из Греции — диплодии[217] на хитоне.

Потом гостья перевела разговор на тему, ради которой пришла:

— Ты знаешь, после Галаксий[218] у меня осталось двойственное ощущение. Вроде бы шествие прошло с огоньком, адепты делали щедрые пожертвования, но…

Услышав про "огонек", Миртия внутренне содрогнулась. Она не одобряла массовых самооскоплений, которые мисты Великой матери совершали во время торжества: на улицах валялись изуродованные серпами и обожженные сосновыми факелами люди. Те, кто оставался в сознании, страшно кричали, но это было частью ритуала.

— …я не очень довольна концовкой. Явился Перикл, и праздничное настроение пропало — всех волновало одно: что теперь с нами будет? Так вот, я хочу воодушевить горожан. Вселить в них, так сказать, веру в счастливое будущее. А для этого нужно провести еще одно шествие с ночными священнодействиями.

Филопатра понимающе закивала:

— Чем помочь?

— Я знаю, — фригийка доверительно взяла ее за руку, — ты всегда шла мне навстречу. Но в этот раз, помимо свечей, благовоний и посуды… в общем, всякой мелочи… я попрошу твоих элевтер для ночной оргии.

Филопатра недоуменно подняла брови:

— У тебя есть свои — храмовые диктериады, да и добровольцев всегда хватало.

— Да, конечно, — согласилась Хрисария, — но после ухода афинской эскадры осталось много эпойков. Кроме того, Спартока охраняют фракийские наемники из Нимфея, так что мужчин в Пантикапее заметно прибавилось.

— Сколько?

— Всех.

— Когда?

— Следующей ночью.

С лица Хрисарии сошло благодушное выражение. Она напряженно ждала ответа. Филопатра не знала, что сказать.

— Я подумаю.

— Да, хорошо подумай, — с нажимом произнесла фригийка. Она снова стала похожа на нахохлившуюся ворону. — Ты знаешь, что гиеродулы Кибелы готовы отдать жизнь ради богини… И взять чужую, если потребуется.

Внимательно посмотрев на Филопатру, жрица поднялась. Процедила:

— Спасибо за угощение, так приятно провести послеполуденный отдых в компании заботливой подруги.

Филопатра проводила ее задумчивым взглядом. Хрисария имела репутацию жестокой женщины. Но угрожать матери фиаса! До такого фригийка еще не опускалась.

Она сокрушенно покачала головой, представив себе, что будет твориться в городе во время праздника Кибелы. Опять толпы обезумевших адептов, забрызганные кровью калеки, трупы на улицах… Для чего все это?

И вдруг ахнула: "Так ведь Спартока сейчас нет в Пантикапее, он уехал восстанавливать Китей!"

3

Селевк сразу все понял.

Старшина знал: любовь делает мужчину уязвимым, а потеря любимой женщины способна его уничтожить, поэтому не одобрял увлечения Спартака. Смерть адептов — обычное дело на празднике Кибелы, так что лучшего места и времени для убийства элевтеры, чем священная оргия, не найти. Учитывая разнузданность фригийских ритуалов, это будет сделано с особой жестокостью.

Что потом? Селевк был уверен, что гибель меотки станет началом кровопролития, но не знал, какой именно план вынашивают враги.

Филопатра продолжала сидеть на стуле, нервно перебирая пальцами платок, пока он думал. Старшина отдал приказ вестовому. Вскоре вошел Брейко, прошамкал беззубым ртом приветствие.

Кратко изложив суть дела, старшина приказал:

— Скачи в Китей. Возьми еще двоих. И не забудьте вымпел фиаса Аполлона Врача, пусть на хоре знают, кто вы.

Перед тем как Филопатра вышла из зала, от неплотно прикрытой двери отскочила кухарка, скрылась на кухне. Потом накинула пеплос и тихо выскользнула из флигеля с корзиной овощей. Быстро направилась к храму Кибелы.

На закате трое всадников выехали из Южных ворот. Над городом собирались тучи, приближалась непогода. Морской ветер полоскал флажок на копье Брейко с изображением треножника Аполлона.

За Тиритакой начался дождь. Молнии протыкали небо золотыми иглами, словно сшивая завесу темноты грубыми стежками. Услышав грохот, геты вжимали голову в плечи. Каждый про себя молил Залмоксиса остановить занесенную руку с топором.

Ручьи разбухли от воды. Лошади скользили по размокшей глине. Осока острыми сырыми пальцами хватала за ноги. Пришлось перейти на шаг, чтобы в темноте не свалиться в овраг.

Брейко и сам не понял, зачем обернулся. В свете молнии он ясно разглядел на холме силуэты всадников.

"Кто?! Если сколоты, то пришли бы с запада, но Октамасад сейчас друг, а не враг. Тиритака вошла в Боспорскую симмахию, значит, ночной разъезд не тронет пантикапейцев".

Догадавшись, от досады хрипло выругался. Поднял руку, показывая, что нужно остановиться.

Перекрывая шум ветра и дождя, сказал:

— За нами погоня. Гиеродулы Хрисарии.

Товарищи недоумевали:

— Как узнала?

— Сколько?

— Не знаю, видел шестерых. Может, больше…

— Что будем делать?

— Скачем, пока не догонят, я могу ошибаться. Если окажется, что прав, примем бой.