Сова летит на север

— Знаю, трудно держать себя в руках. Взгляд любимого мужчины прожигает насквозь, доставая до сердца и… еще глубже. Не позволяй потоку чувств увлекать тебя туда, где ты теряешь голову. Ты не просто влюбленная женщина, а элевтера, поэтому в первую очередь должна думать о благе храма. Отдавая — забирай. Подчиняясь — властвуй. Падая — поднимайся над ним и веди его так, чтобы он этого не замечал. Иначе станешь просто одной из многих. Игрушкой… Тогда все зря. Тебе ясно?

Миртия с пониманием кивала.

Спарток был без ума от нее, а она умело играла его чувствами. Обжигала страстью, но тут же задумчиво отворачивалась, сосредоточенно хмурилась — словно вела внутренний диалог с богиней. Он нервничал, не понимая причин смены настроения. Провожая, уже хотел, чтобы она вернулась. Часто думал о ней, ревновал к городским богачам, которые несли в храм Афродиты деньги и подарки.

Как-то раз она спросила:

— Почему брат не убил тебя? Ты дважды оказался в его руках, но остался жив.

Он чистосердечно признался:

— Из-за сестры.

Миртия распахнула глаза, заинтригованная неожиданным поворотом дела.

— Как ее зовут?

— Бессула. В детстве мы ладили — все трое. А однажды забрались на дерево, расселись на ветвях и болтаем. Вдруг мы с Ситалком поругались, уже не помню, из-за чего, стали пинаться ногами… Я чуть не свалился… А высоко сидели — точно сломал бы шею. Тогда сестра заставила нас поклясться, что ни один из нас не прольет кровь другого.

— Как ей удалось?

— Сказала, что, если это случится, она станет оборотнем и ночью покусает виновника. Мы испугались, поэтому сразу согласились. Вот с тех пор клятва держит нас за сердце.

Элевтера улыбнулась:

— Вы все еще боитесь оборотней?

Спарток смутился:

— Сейчас — нет. Бессула было старшей из нас, мы ей верили… Когда Терес отправил ее в Скифию, чтобы отдать в жены басилевсу Ариапифу, она перед отъездом потребовала подтвердить клятву. Уж так просила — со слезами на глазах. Словно чувствовала, что отцу долго не жить. Нам ее жалко стало — мы снова согласились.

Одрис отвернулся, лицо посерело.

Миртия потерлась щекой о его плечо.

— Что тебя тревожит, мой властелин?

Он процедил сквозь зубы:

— О брате думаю… Даже не знаю, готов ли я к милосердию. После всей этой крови…

В другой раз, когда оба пытались отдышаться, раскинувшись на ложе, меотка сказала, кусая губы:

— Говорят, ты женат.

— Да.

— Дети есть?

— Сын. Севт.

— Расскажи про нее… Какая она?

Он пожал плечами:

— Фракийка.

— Нет, — Миртия навалилась на него грудью, впилась взглядом, — волосы, глаза, фигура… Я хочу знать все.

Спарток отстранился:

— Неважно! Сейчас у меня есть только ты.

Еще мгновение — и он впился в ее губы…

Землю они осматривали вместе. Долго скакали по направлению к Меотиде. Пробирались по заросшим шибляком лощинам, поднимались на склоны холмов с проплешинами белого песка, миновали большое распаханное поле, на краю которого чернели обгоревшие камни.

— Поместье Кизика, — сказал Спарток, показывая на следы пожарища.

— А сейчас чьё? — игриво спросила Миртия.

— Твоё, — одрис улыбнулся.

Она со смехом ударила коня пятками.

Дальше были большие черные лужи с соляными краями, бурые пустоши, покрытые засохшей растрескавшейся грязью, словно черепками битой посуды. Потом овраг, окаймленное камышом озерцо, опять пашня, и вот за холмами открылось море.

Оба стояли рядом, держа коней под уздцы. Подставив лица теплому ветру. Далеко внизу, у кромки прибоя, суетились рыбаки, выгружая улов. Горбатый мыс грел под солнцем коричневые бока в оправе из молочных бурунов.

— Ты, знаешь, — сказал Спарток, — я давно хотел тебя спросить. Тогда, в подземелье, во время мистерии… распятый мальчик… его точно распяли?

Миртия снисходительно улыбнулась:

— Нет, конечно, он — сын одного из актеров. Ты действительно поверил?

Спарток хмыкнул. Потом обнял Миртию за талию, ощущая своим бедром тепло ее бедра. Перенес руку на живот, но не выдержал — ладонь скользнула выше, пока не уперлась в тяжелую грудь. Почувствовал, как меотка глубоко задышала. Дальше — вспышка, горячая волна, беспамятство. Он повалил ее в траву… Кони спокойно срывали губами перья ковыля, не обращая внимания на сплетающиеся рядом тела.

Обратно возвращались усталые и счастливые. Теперь Спарток мог считать себя богачом. Надел оказался настолько большим, что впору скупать в Фанагории всех рабов, способных пахать.

Посев яровой пропущен, но впереди посев озимой. Если для собранного урожая не хватит эмпориев Зопира, он построит свои — в Пантикапее, Нимфее, Китее. Теперь для него нет ничего невозможного. Он — хозяин Боспора…

Хрисария не теряла времени даром. Шпионы докладывали жрице обо всем, что происходит в храме Афродиты. Отправив Аполлодора к синдам, фригийка решила ударить в слабое место Спартака, а для этого нужно было нанести визит Филопатре.

"Если дело сладится, — мстительно думала она, — грязный фракиец или запьет от тоски, или начнет лезть в любую переделку, пока не убьют. В любом случае ему конец".

Для встречи с Хрисарией Филопатра приготовила лучшее вино — хиосское. Элевтеры напекли печенья, выставили на трапедзу миски с изюмом и ломтиками сушеных яблок.