Совдетство. Узник пятого волнореза

С Виленой Дмитриевной и Михматом я тоже никогда больше не встречался, но часто вспоминаю прозорливого электронщика, когда вставляю кредитку в призывную щель банкомата. С ударницей Тамарой судьба меня тоже не сталкивала. А вот Зою я видел однажды… по телевизору. НТВ передавало репортаж о встрече виноделов Бордо с нашими бодяжниками из «Родной лозы». Переводила моя попутчица, судя по смеху и одобрительным кивкам французов, делала это виртуозно. На ней были очки в изящной оправе, украшенной шанелевыми полукольцами. Выглядела она прекрасно, почти не постарела, сохранив верность стилю «паж», хотя волосы уже искрились сединой. Уважаю дам, которые не спорят с неумолимым временем при помощи красителей, ботокса и подтяжек, превращающих живое лицо в маску Фантомаса. Сначала, воодушевленный любопытством, я хотел позвонить знакомой редакторше на канал, взять Зоины координаты, а потом остыл: «Зачем?» Прошлые чувства и прошлые женщины — это что-то вроде музея листопадов…

Задумав повесть о пятом волнорезе, я, конечно, слетал в Новый Афон, с трепетом в сердце и слезами на глазах прошелся по знакомым местам. Там мало что изменилось с советских времен. На первой линии вдоль берега кое-где выросли коттеджи, напоминающие огромные кубики «Лего», нагроможденные избалованным ребенком с хаотично-болезненной фантазией. Но вокзал с куполом раскурочен, необитаем, окна и двери выбиты, в ободранном ресторанном зале лежит мусор и шибает в нос въевшийся запах мочи. У облезлой стены стоит поржавевшая секция автоматической камеры хранения с распахнутыми дверцами. Некогда идеальный забор Госдачи покосился, местами обрушился и зарос травой, там упадок и запустение. Но милиция отремонтирована и выкрашена в тот же серый цвет, а фуражки-аэродромы служителей закона все так же лихо заломлены. «Амагазин» несчастного Давида открыт, над входом новая вывеска «Золотое руно», ассортимент стал богаче, но мух столько же. Я зашел за бутылкой воды, и лицо пятидесятилетней на вид продавщицы показалось мне знакомым. Возможно, это была дочь бедняги-завмага, таившаяся в большом животе законной жены во время объяснения с Нелей.

Приморский парк все так же хорош: пальмы, розы, платаны, белая ротонда на полуостровке, бирюзовая вода озера, объевшиеся лебеди и вопли павлинов из вольера. Правда, некоторые гипсовые фигуры утратили отдельные конечности, но спортсменка с кубком и букетом цела-целехонька и по-прежнему волнует своими формами. Оно и понятно: здоровый эротизм советских скульпторов имел мало шансов воплотиться в камне и бронзе, поэтому всю страсть к обнаженной красоте они вкладывали в «девушек с веслами».

А вот санаторий «Апсны» в плачевном состоянии. Кажется, там во время войны был госпиталь, грузины его бомбили и обстреливали. Корпуса вдоль шоссе превратились в руины, заросшие кустарником и перевитые лианами. Так и ждешь, что по разбитым каменным ступеням спустится стая шумных бандерлогов, а из-за пальмы выглянет треугольная голова удава Ка. Вместо летнего кинотеатра теперь что-то вроде плаца, но в пристройке к обезглавленному храму я обнаружил, как и встарь, библиотеку, правда, на двери висел замок. А чуть выше по склону над белыми барабанами вознеслись золотые купола и кресты воскресшего монастыря. Даже трудно себе представить, что когда-то там были турбаза и танцплощадка, откуда неслась песня «Веселых ребят» — «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз…»

Особняк Мурмана на горе так и стоит весь обгорелый, закопченный, с порушенной балюстрадой и зияющими провалами окон. Почему? Ведь прошло тридцать лет. Я поинтересовался у местных. Одни объяснили так: по давней традиции абхазы никогда не селятся в доме, если во дворе зарыт труп врага. Такой вот гордый и суеверный обычай. Но другие растолковали проще: многие постройки, брошенные бежавшими из республики грузинами, достались в награду за пролитую кровь и жертвы защитникам независимости. Однако правила продажи недвижимости иностранцам, тем же россиянам, до сих пор не урегулированы, и владельцы ждут лучших времен, когда все устаканится и за свои трофеи можно будет получить хорошую цену.

На Ардавасовом пляже вдоль берега воздвигли высокую бетонную дамбу, наподобие линии Маннергейма на Карельском перешейке, видно, спасали первую линию от штормов, а они год от года становятся все мощнее, унося в море целые кварталы. Наши старые добрые волнорезы как-то осели и обрюзгли. Почерневшие блоки разошлись в разные стороны, точно стариковские зубы. Постоял я и на историческом пятом волнорезе, щель, в которую мы просовывали пятерню для победного рукопожатия, расширилась, и теперь при тогдашней моей комплекции я смог бы спокойненько вылезти наружу без того жуткого кипиша, когда чуть Мжаванадзе из Тбилиси не вызвали. В прозрачной майской воде было хорошо видно, что «ныр» по-прежнему надежно завален камнями, пограничники тогда, полвека назад, постарались от души.