Совдетство. Узник пятого волнореза

Да, чуть не забыл! Курортный роман Анзора и Ирэны, поначалу похожий на тысячи подобных интрижек, которые обычно заканчиваются возвращением в цепкую семейную обыденность, не оборвался с окончанием отпуска. Тут что-то пошло не так… Сначала химичка, взяв недельку за свой счет, прилетела, чтобы ухватить конец бархатного сезона, и жила у одинокого лесоруба. Потом Железный Дровосек с мешком мандаринов, как Дед Мороз, поехал к ней в гости на Новый год. Вскоре он перебрался в Москву к Ирэне окончательно. Ларик в столице с ними встречался. Анзор счастлив, души не чает в жене, располневшей, как слониха, растит детей, работает на мебельной фабрике и сменил железные зубы на металлокерамику.

Сам же мой друг в Первопрестольную попал тоже благодаря женитьбе. Дело было так. После того как отец чуть не убил его за соучастие в непотребствах Гоги, а Мурман по своему обычаю сослал проштрафившегося племянника на табачную плантацию, с «подогревами» легкомысленных курортниц пришлось завязать. Оказалось, очень вовремя: вскоре за то же самое посадили целую ватагу пацанов в Гудауте. Пострадала дочка большого столичного начальника, и тут уж никакие кунаки в милиции не помогли. Нинон, понимая, что сынок, как она выражалась, из ребячества перешел в жеребячество, разрешила ему водить девиц домой, но с одним условием: предупреждать хотя бы за день, чтобы она успела приготовить свежее белье. Неудобно перед посторонними, подумают, что Суликошвили — грязнули немытые.

Одна из таких сезонных подружек потом написала ему из Москвы, что залетела и не знает, как теперь поступить. К тому времени Ларик до одури наблудился, устав лечиться от курортного триппера, гуляющего среди ходоков и потаскушек, как ветер в аллеях Нескучного сада. Чтобы не терять благословенных сезонных дней, подцепив заразу, терпели до осени, когда пляж пустел, зато заполнялся коридор местного вендиспансера. Все друг друга знали, поздравляли с началом «текущего ремонта», делились летними впечатлениями, иной раз выясняя, что подхватили «гусарский насморк» у одной и той же оторвы. В конце концов Ларик остыл, окончил с горем пополам ПТУ, стал специалистом по ремонту холодильных установок, а на югах эта профессия прибыльная и уважаемая. Прикинув все за и против, сообразив, что в столице количество сломанных морозильников намного больше, чем в Абхазии и Грузии вместе взятых, наш далеко уже не юный мингрел с ранней лысиной отправился в Москву принимать бремя отцовства. Родители нагулявшей пузо девушки приняли его как родного, видимо, тоже устав от выходок своей безотказной дочери.

Женитьба и переезд спасли моего друга от верной гибели. Перед самой войной в Новом Афоне снова объявился Гога, он поселился в доме Мурмана, который к тому времени перебрался в Россию и поручил непутевому племяннику вести дела на побережье. Немец привлек к своим махинациям старых приятелей, звал на хорошие деньги из Москвы и Ларика, но жена, беременная вторым ребенком, не отпустила, сказав: «Чини холодильники — нам хватит!» Из шалопутных девиц иногда выходят мудрые жены. Когда начался конфликт и национальные гвардейцы Китовани вторглись в Абхазию, захотевшую отделиться от Грузии, примкнув к России, Гога вместе с дружками вступил в сухумский отряд «Мхедриони» и отличился не только в боях с местными ополченцами. Говорили, он с подручными, пользуясь полной безнаказанностью, врывался в мирные дома и зверски насиловал абхазских, русских и армянских девушек на глазах родителей, а потом еще отбирал деньги и ценное имущество.

В сентябре 93-го абхазы с помощью союзников отбили Сухум, грузины, спасаясь от мести, побежали через границу, а Немец тайком, переодевшись, пробрался в прифронтовой Новый Афон, чтобы забрать из особняка чемодан с долларами, дядин общак, и рвануть за кордон. Но его выследили и обложили. Сдаваться было никак нельзя, головами таких, как Гога, победители, по слухам, играли в футбол. Он отстреливался до последнего, и в конце концов сгорел заживо в доме Мурмана.

Я так увлекся разговором с Лариком, что предложил ему махнуть к нам на Хорошевку — десять минут пешком — и продолжить беседу под водочку с соленым огурчиком, но он отказался, объяснив, что у него сегодня еще два вызова, а клиент пошел нынче капризный, не любит, когда мастер опаздывает, да и конкуренция теперь не то что прежде, когда, покачав головой и поцокав языком перед сломанным агрегатом, можно было взвинтить цену вдвое или даже втрое. «Ах, сделайте что-нибудь! В долгу не останусь!» — «Посмотрим, посмотрим…»

Мы обменялись телефонами, он попросил номер Батуриных, о которых много расспрашивал, особенно про Башашкина, называя его комиком жизни. Мы простились, договорившись вскоре созвониться и повидаться, но бумажку с его координатами я, как водится, сразу потерял, а Ларик на связь так и не вышел. Возможно, он звонил, но мы вскоре переехали в Переделкино, где живем и поныне, на улице Довженко, напротив музея Булата Окуджавы, где можно под стеклом увидеть окаменевший окурок певца виноградной косточки.