Совдетство. Узник пятого волнореза

От воспоминаний меня оторвал громовой раскат храпа. Я поднял голову с подушки: Батурины спали на новой полуторной кровати с полированными спинками. Для простора ее слегка отодвинули от стены, но так, чтобы не провалиться в образовавшуюся щель. Башашкин, раскинувшись, клокотал с такой силой, что дрожала пыльная паутинка под потолком. Тетя Валя тихо прикорнула сбоку. В котором часу они вчера вернулись из-за стола, я не знал, так как уснул без задних ног. Думаю, под утро. За полночь появился Аршба, в руках он, точно «конверты» с близнецами, держал два трехлитровых баллона вина изабеллы.

— Принимайте гостя, да умру я раньше вас! — весело сказал почтальон.

— Это вряд ли, — пробурчал Сандро, приглашая его за стол.

Засыпая, я слышал, как хозяева и гости, наевшись, режутся в карты, без чего тут не обходилось ни одно гулянье. Последнее, что я запомнил, перед тем как забыться, был возмущенный вопль Пахана. Если кто-то пытался подсмотреть его карты, он всегда кричал одно и то же:

— Твои глаза — мне в жопу!

— Уароубиджир! Не бранись, дад, да ослепну я вместо тебя, тут же дети! — виновато отозвался почтальон.

— А если дети, значит, можно в чужие карты пялиться?

…Вчера внезапно появившегося хозяина все по очереди обняли, расцеловали и с почетом усадили во главе стола, а потом старательно делали вид, будто не замечают в нем перемен, вызвавших у меня оторопь. Наоборот, все уверяли, мол, окреп, посвежел, появился румянец. Суликошвили-старший в ответ криво усмехнулся и сообщил, что врачи ему строго-настрого запретили пить, и тут же, умело подцепив ногтем «козырек», сорвал металлическую пробку с коньяка и вопросительно посмотрел на Давида. Тот тяжко вздохнул, приложил ладонь к печени, словно спрашивая у нее разрешения, и скорбно кивнул. Сандро налил ему полстакана, и аромат пятизвездочного напитка перебил пряные запахи южного вечера.

— Тебе, Башашкин, не предлагаю…

— Да уж… — Дядя Юра торопливо наполнил свой стакан шипучим боржомом.

— Нам категорически нельзя! — строго объяснила тетя Валя.

— Совсем нельзя, — уныло подтвердил дядя Юра.

— Так и сдохнешь трезвым! — предупредил хозяин и щедро плеснул себе коньяку.

Женщины налегли на «Букет Абхазии». Нам с Шуриком налили немного сухого вина «Имирули», чтобы постепенно приучались к «взрослой жизни». В детстве я не понимал, почему вино называют сухим, оно ведь на самом деле жидкое. «Потому что оно кислое, без сахара», — объясняли взрослые, которые больше всего на свете любят растолковывать подрастающему поколению хитрости жизни. «А если с сахаром, тогда — мокрое?» — допытывался я. «Нет, тогда — крепленое». — «От него крепит?» — «Да ну тебя к лешему, бестолковый!» — разозлился Тимофеич, выдержкой никогда не отличавшийся. «Подожди, Миш, с ребенком так нельзя! — упрекнула терпеливая Лида. — Детям надо все объяснять подробно, ничего не скрывая, в этом смысл педагогики!» — «Вот и объясняй, а с меня хватит!» — «Вот и объясню. Понимаешь, сынок, крепленое вино крепче сухого, и градусов в нем побольше…» — «Но ведь не крепче водки?» — уточнил я. «Откуда ты это знаешь?» — насторожилась маман, глянув на отца. «Когда вы пьете водку, то всегда мухортитесь, а если — вино, то, наоборот, причмокиваете…» — «Какой ты у меня наблюдательный! — удивилась Лида и, покосившись на отца, добавила: — Да, водка крепче, но ее надо пить только от простуды…» «И от давления!» — уточнил Тимофеич. «А сколько в водке градусов?» — поинтересовался я. «Сорок». — «Значит, ее надо пить, когда болеешь и температура — сорок градусов!» «Возможно, и так…» — нахмурилась маман, пытаясь понять мою логику. «А сколько градусов в сухом?» — «Примерно, двенадцать». — «Значит, сухое надо пить, когда температура — двенадцать градусов…» — «Такая температура у жмуриков, — ухмыльнулся Тимофеич. — Термометр с тридцати пяти градусов начинается!» — «Значит, сухое вообще нельзя пить, а вы пьете!» — подытожил я. «Да ну тебя! — Тут уж терпение лопалось у Лиды. — Бестолковый! При чем тут покойники? Все настроение испортил!»

Подняв стакан с коньяком, Сандро сказал, что сам он выступать в застолье не мастак, но у его двоюродного брата Анзора есть хороший тост про голодного путника, который так долго выбирал между рогом с вином, шампуром с горячим шашлыком и обнаженной красавицей, обитавшей в сакле, что вино выдохлось, шашлык остыл, а девушка состарилась до неузнаваемости. Так выпьем за вековую мудрость: сначала вино, затем пища, а уж потом любовь!

— Первым делом самолеты! — подхватил Батурин, и гости с облегчением выпили. — Ларик, передай мне натрий-хлор! — попросил он моего друга.

— Что?

— Соль. Химию надо учить!

— А почему Анзора не пригласили? — ворчливо спросил хозяин.

— Разве он вернулся? — удивилась Нинон.

— Его видели в городе. Был бы тамадой…