Совдетство. Узник пятого волнореза

Машины, взревев, ринулись в обе стороны, наверстывая упущенное время, а мы двинулись дальше вдоль берега. У серого двухэтажного здания, стоявшего в тени эвкалиптов и выходящего окнами на море, мы остановились перекурить. Ларик предложил мне сигарету из новой пачки, но я отказался, меня и так слегка подташнивало. На вывеске рядом с дверью было написано на трех языках — русском, грузинском и абхазском:

МИЛИЦИЯ

АМИЛИЦИА

Над входом красовался растянутый лозунг:

СИЛА МИЛИЦИИ В СВЯЗИ С НАРОДОМ!

Вообще, абхазский язык очень простой, достаточно к русскому слову спереди прилепить «а» и готово: акинотеатр, агастроном, амагазин, ааптека, апочта, акафе, аресторан, арайком… Есть даже анекдот, его очень любит рассказывать Сандро. У абхаза спрашивают: «Почему у вас все слова начинаются на „а“?» Он отвечает: «А черт его знает!» Но это шутка… В прошлом году я разговорился на пляже с доцентом из Краснодара, и он объяснил, что вездесущее «а» у них — это просто артикль, вроде немецких артиклей: der, die, das, которые я постоянно путаю. На самом же деле абхазский язык очень древний и сложный, в нем остались даже допотопные слова.

— Потоп? — удивился я. — Но это же сказка!

— Не сказка, а легенда. Большая разница!

Пока Ларик курил, пуская кольца в разные стороны, из отделения вывели и подтолкнули к «воронку» знакомого цыгана с золотой серьгой в ухе. Видимо, история с кражей денег у пассажирки поезда закончилась для него плохо, а может быть, он успел еще что-нибудь натворить. Едва злоумышленник вышел на улицу, из-за кустов выскочили, звеня монистами и заламывая руки, две цыганки с малолетними детьми, цепляющимися за широкие цветастые юбки матерей. Женщины дурными голосами стыдили милиционеров за то, что взяли невинного человека, и посылали им страшные проклятия.

— Прекратить безобразия! — зычно крикнул капитан с лицом, как у истукана на острове Пасха. — Посажу всех в обезьянник!

— Начальник милиции Гурам, — шепнул мне Ларик. — Друг Мурмана.

— Он же был участковым, — вспомнил я.

— Повысили.

Капитан, увидев у дверей знакомого пацана, сначала улыбнулся, кивнул, а потом нахмурился и показал на урну, мол, не сори возле госучреждения! Мой друг закивал и даже приложил руку к сердцу, но едва начальник скрылся в помещении, стрельнул непогашенным бычком, да так, что окурок упал на козырек над входом.

…Серый забор Госдачи закончился, и на противоположной стороне шоссе открылся вид на санаторий «Апсны». Налево от ворот до самого парка тянулся древний двухэтажный дом, сложенный из здоровенных камней, как крепость. Там останавливался проездом Антон Павлович Чехов, о чем сообщает мемориальная доска. Если я стану писателем (а такая мыслишка мелькает) и прославлюсь, тогда к новостройке Суликошвили тоже, наверное, прикрепят табличку:

Здесь, будучи ребенком, проводил летние каникулы выдающийся советский писатель

Юрий ПОЛУЯКОВ (1954…)

Моя фантазия споткнулась о конечную дату жизни, тревожно-неведомую, и я стал думать о Зое, отдыхающей в этом блатном санатории. Место роскошное! Корпуса, старые с колоннами и балюстрадами, новые, стеклянные, уступами поднимались по горе вверх, теряясь среди пальм, эвкалиптов и кипарисов, выстроившихся вдоль аллей. Там и сям виднелись остроконечные крыши беседок, понатыканных в укромных местах, темнела высокая стена летнего кинотеатра. А еще выше, возле монастыря, можно было рассмотреть сквозь тропические заросли танцплощадку, напоминающую полку огромной этажерки. Недалеко от ворот, в глубине, в церкви без куполов располагалась библиотека, где в прошлом году я брал книги, оставляя в залог свое свидетельство о рождении — хлипкий документ, без которого меня как бы и нет на белом свете. Вход на территорию «Апсны» по курортным книжкам, но если сказать, что идешь в кино, тебя пропускают.

Слева к санаторию примыкает приморский парк, куда мы и направлялись, чтобы, как говорится, на людей посмотреть и себя показать. Место удивительное! Главная достопримечательность — огромный извилистый пруд, заключенный в каменные бордюры и обсаженный серебристыми ивами, склонившимися к самой воде, такой прозрачной, что отчетливо виден сплошной ковер водорослей, устилающих дно. У самой поверхности, лениво виляя хвостами, плавают зеркальные карпы с темными горбатыми спинами. По бирюзовой глади величаво скользят белые и черные лебеди с шеями, изогнутыми, как у «двоек» в дневнике второгодника. Посредине пруда у птиц домики, где они, видимо, спят и прячутся во время ливней, мощных и внезапных. Курортники толпились у берега и на горбатых мостиках, чтобы покормить гордых водоплавающих хлебом, конфетами, даже мороженым, несмотря на строгий запрет, начертанный красными буквами на фанере.