Совдетство. Узник пятого волнореза

— Интересно, а что она сейчас делает? — подхватил Воропай.

— Можно посмотреть, — усмехнулся Виноград и кивнул на пожарную лестницу.

Начиналась она довольно высоко от земли (даже взрослый не дотянется до первой перекладины) и вела прямо на кровлю, проходя по стене в полуметре от окна Кандалиных.

— Туда не долезешь, — засомневался я.

— Ха-ха! Хиляк! А ну, подсадите меня! — потребовал Колька.

Я всегда завидовал мускулатуре Винограда, его торс похож на «Экорше», гипсового мужика без кожи, который стоит у нас в изостудии для того, чтобы юные художники могли разобраться в мышечных хитросплетениях человеческого тела. А когда Колька напрягает бицепс, напоминающий бугристый картофельный клубень, у меня от досады холодеет под ложечкой, но зато он троечник, а я хорошист с проблесками пятерок.

Держа за ноги, мы подсадили друга так, чтобы он смог ухватиться за нижний железный пруток, а дальше Виноград легко подтянулся, как на турнике, быстро, точно юнга Дик по веревочной лестнице, вскарабкался вверх, затем, держась за металлическую боковину, рискованно отклонился влево, заглянул в окно и сразу же отпрянул, крикнув вниз:

— Мать моя женщина!

Через минуту Виноград по-обезьяньи спустился вниз, спрыгнул на землю и, легко присев, вытянул вперед руки, словно закончил упражнение на кольцах, с которых я обычно позорно срываюсь.

— Ну, что там, что? — обступив верхолаза, взволнованно допрашивали мы.

— Звездец! Сами посмотрите! Полный отпад!

— Голая, что ли?

— Не то слово!

— Надька или мамаша?

— О-о! Лезьте — увидите!

Лихорадочное любопытство охватило нас. Вслед за ним наверх вскарабкался, конечно, не так ловко, как Виноград, Серега, потом и Андрюха. Оба, вернувшись, закатывали глаза, мотали головами, хватались за сердце.

— Я балдею… Я рожаю… Я охреневаю…

— Ну, расскажите, пацаны, расскажите! Жалко вам, что ли! — изнывал я от жгучего неведения.

— Офигеть! Как я на нее теперь в классе смотреть буду? Охмурительные дочки-матери…

— Ну, ребята?!

— А самому-то слабо? Дрейфишь, хиляк!

— Не слабо, но… — ответил я, заранее чувствуя в теле дрожащую слабость. — Я высоты боюсь…

— Все боятся. А как ты в армии с парашютом будешь прыгать, чмо болотное? Надо тренироваться!

— Я попробую…

— Другое дело!

Они втроем схватили меня под коленки, подняли так высоко, что мне даже подтягиваться не пришлось, а только сесть за первую перекладину. Борясь с ужасом и стараясь не смотреть вниз, я медленно пополз вверх, намертво хватаясь за холодные стальные прутки. Добравшись до пятого этажа, я перевел дух, а потом, судорожно вцепившись в ребристую боковину, стал, превозмогая страх высоты, медленно отклоняться влево, чтобы заглянуть в окно. Сначала мои глаза оказались на уровне карниза, усеянного белесым голубиным пометом, тогда я, изнывая от безрассудства, поднялся еще на одну ступеньку и наконец смог заглянуть вовнутрь.

В небольшой комнате с бежевыми крашеными стенами, скудной казенной мебелью и облезлой этажеркой, забитой книгами, под низким оранжевым абажуром за круглым обеденным столом сидели Надька и ее очкастая муттер в бигуди. Перед ними на толстой книге стоял алюминиевый чайник, две красивые синие чашки в горошек и вазочка с маковыми сушками. Они занимались! Дочь склонилась над тонкой ученической тетрадкой за две копейки, а мать над толстой общей в ледериновом переплете — за 44 коп. Обе были одеты в пегие байковые халатики, наглухо застегнутые. Вот и вся невидаль!

«Обманули, гады! Сговорились, понтярщики!» — слишком поздно догадался я, с укоризной глянув вниз на вероломных друзей и обомлел, поняв, как высоко забрался.

Сверху одноклассники выглядели совсем маленькими, словно коротышки, друзья Незнайки. От страха у меня закружилась голова и накатил парализующий ужас, он заставил вцепиться в лестницу с такой силой, что мое тело тоже словно очугунело. На землю я больше не смотрел.

— Спускайся! — крикнули снизу. — Эй, высотник! Майна! Атас! Заметут!

Где-то в переулках затарахтел мотоцикл с коляской, на таком по вечерам милиция объезжала наш микрорайон. Ребята сперва махали мне руками, потом стали орать, наконец свистеть, заложив в рот пальцы. Но меня как приварили к металлической лестнице. Это был какой-то неодолимый столбняк. Вдруг окно Кандалиных с треском распахнулось, чуть не задев меня рамой. Сначала выглянула мамаша, привлеченная непонятным уличным шумом, она поозиралась, заметила человека у стены и, вскрикнув: «Ой, кто это!» — исчезла. Вскоре высунулась моя одноклассница. Чтобы разобрать в темноте, кто же это висит на пожарной лестнице, Надька легла грудью на подоконник и рискованно свесилась наружу. Мы оказались почти лицом к лицу:

— Полуяков? — изумилась она, отпрянув. — Что ты тут делаешь? Подглядываешь?

— М-м-а… — промычал я, так как очугунение достигло уже языка.

— Нет, это он на спор! Просто так! Тренировка! — закричали снизу мои друзья, сообразив, в какую историю меня втравили. — Не пугай Юрку, а то он сорвется! Будешь отвечать!

— Ой! Дураки ненормальные! — взвыла Кандалина и скрылась, а в окне снова появилась мамаша: