Совдетство. Узник пятого волнореза

— Козловского смотрю… — зачем-то соврал я.

— Козла родители не пустили. Сказали, что ребенку нанесена незаживающая психологическая травма, — объяснил мой друг, намекая на прошлогоднюю историю с дворнягой Альмой.

— Облом. Жалко…

— А твоя Ирма укатила в «Артек». По горящей путевке…

— Ты-то откуда знаешь?

— Сначала в завкоме моим предкам путевку предложили. Но у меня «четверка» по поведению.

— Понятненько… — Я улыбнулся, стараясь не заплакать.

Чтобы она сгорела, эта горящая путевка! Ирму я больше не видел.

16. Заоконная жизнь

Спина пылала, как противень, вынутый из духовки. Малейшее движение отзывалось болью. Исхитрившись, я нашарил под кроватью книгу и, страдая, устроил ее рядом с подушкой так, чтобы, повернув голову, видеть страницы, — и провалился в приключения Тома Сойера, хорошо мне известные. Я давно заметил: перечитывать даже интересней, ты уже знаешь, чем все кончится, поэтому не торопишься перевернуть страницу, вникая во все мелкие подробности. Умеют же некоторые авторы так повествовать, что не оторвешься, а главное — видишь героев как наяву, будто сам присутствуешь, допустим, при разговоре, когда Гек Финн виртуозно рассуждает о целительных свойствах дохлой кошки. Вообще-то, я делю писателей на два вида — «наглядные» и «ненаглядные». Первые с помощью слов показывают тебе цветное широкоформатное кино, которое само крутится в твоей голове. Вторые же ничего не показывают, а только рождают в душе мучительный вопрос: зачем я взял эту хрень в библиотеке? А взял, потому что Ида Борисовна из юношеского абонемента посоветовала:

— Бери, Юра, не сомневайся! Семен Зорин — очень тонкий и светлый писатель!

Дойдя до главы, где Тома за дурное поведение пересадили к Бекки Тэтчер, я задумался о том, на что при первом чтении, будучи ребенком, даже не обратил внимания. Но теперь, повзрослев, пережив муки выбора между Шурой и Ирмой, а потом потеряв обеих, я новыми глазами взглянул на отношения Тома и Бекки. Ну в самом деле, без дураков, разве так бывает: он, едва познакомившись с прекрасной девочкой, к тому же дочкой судьи (а это у них там как у нас секретарь райкома), через пять минут уже пишет ей на грифельной доске: «Я вас люблю!» Что за нелепая скоропалительность? Угостил персиком, нарисовал человечка, объяснился, поцеловался и договорился о вечной любви, включая будущую свадьбу. И все это за полчаса? Чушь! Меня тоже в четвертом классе пересадили к Шуре Казаковой, так я неделю мучился, не зная, как с ней заговорить, и только после того, как она забыла дома ластик, а я предложил ей свой, мы наконец обменялись первыми словами: «Спасибо!» «Пожалуйста!» До удивительного момента, когда она разрешила мне нести свой портфель, ручка которого хранила тепло ее ладони, прошла целая вечность — месяц!

Нет, теперь, после Шуры и Ирмы, исчезнувших из моей жизни, точно две треугольные марки Бурунди из кляссера после обмена с Виноградом, я уже никогда не поверю в эту легкую простоту: персик — поцелуй — клятва — свадьба. Кстати, я еще ни разу по-настоящему не целовался с девочкой (чмоканья в щеку не в счет), да и желания горячего нет. В фильмах, особенно французских, парочки сосутся подолгу, вминаясь лицами, расплющивая губы и сворачивая набок носы. Башашкин уверяет, что на тлетворном Западе есть даже конкурс на самый долгий поцелуй, который обычно длится много часов, как отчетное собрание на Маргариновом заводе, и победители получают в награду кругленькую сумму и автомобиль последней марки. А еще осведомленный Лемешев рассказывал, если, конечно, не врал, будто влюбленные вдобавок всовывают друг другу в рот языки чуть ли не до самых аденоидов. Зачем? Неужели и Зоя так же целуется?

Нет, интерес к женщине, даже на девчачьем этапе ее развития, не развлечение, это похоже, скорее, на болезнь: сначала свербит в носу, потом появляется легкий кашель, поламывает суставы, а вскоре недуг охватывает весь организм, тело пылает, бьет озноб, мокрота клокочет внутри, как магма, Лида с ужасом смотрит на градусник и, не веря своим глазам, показывает его мне, а там взметнувшемуся серебряному столбику ртути не хватает шкалы!

— Надо вызывать скорую! — заламывает руки маман.

— Оклемается! — успокаивает отец. — Не холера же…

— Типун тебе на язык!

Приходит Сидорова, участковый врач, слушает хрипы, смотрит горло, копаясь в гландах плоской палочкой, вроде тех, что остаются от съеденного эскимо, вздыхает, напоминает, что ребенок болеет третий раз за сезон, а значит, организм плохо вырабатывает антитела к инфекциям.

— Слабенький у вас мальчик. Закалять надо!

— В армии закалят! — усмехается отец.

— Может, ему ноги в горчице попарить?

— Когда спадет температура, можно… — разрешает Сидорова. — И как можно больше жидкости — чая с медом и с лимоном! Уксусный компресс на лоб тоже не помешает.