Совдетство. Узник пятого волнореза

Петр Агеевич снова пировал с сестрами Бэрри. Судя по доносившемуся разговору, возвращаясь из Гагр, они остановились для вечернего купания в укромном месте, и наш попутчик уговаривал девушек окунуться в натуральном виде, как дети природы, но они категорически отказались, сославшись на воспитание и правила приличия. Последние слова были произнесены нарочито громко и явно для Машико, которая всех женщин, отдыхающих без мужей, считает гулящими.

— За скромность, не переходящую в ханжество! — громко провозгласил Добрюха, и снова зазвенели бокалы.

Потом послышались крики, это Нинон шумно, чтобы все слышали, выгоняла набивавшегося в гости Диккенса, мол, шел мимо с арбузом и заглянул на огонек…

— Какой, твою мать, прости господи, огонек? Сандро узнает — такой фитиль нам вставит. Забирай свой арбуз и вали до дому!

Ночью мне снова был сон. Странный. Очень странный: будто бы я опять вскарабкался по пожарной лестнице, чтобы заглянуть в окно к Кандалиным, но вместо Надьки с мамашей обнаружил за круглым столом семейство Аникиных. Они играли в кинга, а увидев меня, обрадовались, стали звать четвертым, но я замотал головой, мол, у меня болит спина, и, зажмурившись, начал мучительно спускаться. Решившись, наконец, глянуть вниз, я увидел там, на асфальте, всю нашу стаю: Алана, Ларика, Горелого, Сиропчика, братьев Чучба, смотревших на меня, задрав головы.

— Боишься испытухи, Юрастый? — улыбаясь, спросил Ихтиандр.

— Вот еще! — ответил я и сорвался…

17. Чуингам и пепси-кола

Утром мне стало легче, жар спал, спина еще болела, но не слишком сильно. Я смог позавтракать сидя, не касаясь спиной подушки. Потом Нинон смазала мою воспаленную кожу взбитым куриным яйцом и налепила вместо высохших подорожников листья мать-и-мачехи, добытые Лариком.

— Говорят, керосин помогает… — мечтательно произнес я.

— Какой еще керосин? Ты керогаз, что ли? — вспылила она. — Лежи уж тут, выдумщик!

Все разошлись по своим делам, я смотрел в книгу, но видел, как говорится, фигу, думая о Зое. Со двора доносились отголоски заоконной жизни: казачка ругала Лизку, что та ходит с утра непричесанная:

— Бродишь, как девка из борделя! Я тебя сейчас сама причешу!

— А чего мне причесываться? Ко мне никто не шляется!

— Прикуси язык! Он тебе двоюродный дядя!

— А я думала, тетя!

— Ой, не на-адо, ой!

На веранде одна из сестер Бэрри, судя по голосу, Инна Борисовна, громко уговаривали Петра Агеевича съесть хоть что-нибудь для возвращения к жизни, он сначала умирающим голосом отказывался, нес околесицу про какого-то Сартра и всемирную тошноту, но все-таки согласился — и раздался хлопок шампанского. Для аппетита. А вскоре они, включив «соньку», хором подпевали битлам. Потом забежал, видно, перед открытием магазина Давид, но Неля заперлась в своей комнате и крикнула в окно: «Переучет!» Как ни умолял несчастный завмаг, она не открыла, даже не отзывалась, точно умерла.

— Вдруг чего-нибудь наглоталась? — испугался он.

— Может, и наглоталась, Давид Рубенович! — сурово ответила казачка. — А ты как думал? Довел бабу! Скоро три месяца, а ты ни мычишь, ни телишься…

— Нина Егоровна, ты же знаешь мое положение!

— А ты знаешь ее положение! Ваше дело не рожать, сунул, вынул и бежать, так? Вот теперь и валандайся как знаешь. Не всё коту масленица!

— Я еще зайду попозже.

— Милости просим!

Мишаня, позавтракав у себя, перекусив с сестрами Бэрри, пришел подхарчиться и к Батуриным. Машико пыталась его пристыдить, но Башашкин ответил:

— На здоровье! Живот сам скажет, когда хватит.

— У этого обжоры не скажет! Покойный Мишан тоже покушать любил, но этот какая-то прорва!

Потом все разошлись: Батурины с Лиской, Мишаней и Кариной ушли на море. Перед этим долго спорили, брать ли с собой Рекса. Решили, учитывая вчерашние травмы, не рисковать. Ларик, вскарабкавшись по стволу, сообщил, что они возьмут мои ласты, маску и трубку, так как Алан будет нырять с Кариной за большими рапанами.

— А ты знаешь, что у них шуры-муры? — ухмыльнулся он.

— И давно?

— С осени. Она в него, по-моему, втюрилась, но не признается.

— А он?

— Осетины хитрые — у них не поймешь.

— Маску-то не разбейте! — предупредил я, наученный горьким опытом.

— Не учи отца харчо варить!

Компания ушла. Следом развеселившийся Петр Агеевич на такси увез сестер Бэрри на какой-то совершенно дикий пляж в Гантиади, где чувствуешь себя «Робинзоном с двумя очаровательными Пятницами». На обратном пути они собирались пообедать в Багрипше. Перед отбытием Добрюха заказал Машико на ужин кучмачи, блюдо, о котором много слышал от местных, и выдал деньги «на высококачественные ингредиенты».

— Перцу сколько класть? По-нашему?

— По-вашему. Способствует!

— Послал же бог курортничков! Срам! — возмутилась строгая вдова, как только машина отъехала. — Я-то что, я-то всякое видела… Но дети смотрят! Чему научатся?

— Дети больше нашего теперь знают. Вон как Ларка-то раскобелился, скоро отца переплюнет. А Петр Агеевич — золото-мужик, за две койки тебе платит, денег на харч насыпал не считая, терпи уж! — с укором отозвалась Нинон.