Совдетство. Узник пятого волнореза

— А это ты зря! Глаза сломаешь — в армию не возьмут!

— В армии не только снайперы нужны.

— Слепые никому не нужны. Лежи смирно! Считай в уме!

Дотошно осмотрев мою спину, она осторожно отлепила от кожи капустные листья и сказала, что краснота чуть спала, но без волдырей дело не обойдется. Потом она смазала ожог свежим мацони, залепила подорожниками, которые они нарвали по пути домой, и ушла вниз — в жизнь.

А я лежал и горевал из-за будущих волдырей. Жуткая штука, особенно когда они начинают зудеть и хлюпать внутренней жидкостью. Вообще-то, к концу южного отдыха кожа все равно, как бы бережно ты ни загорал, шелушится и отслаивается, а если чуть-чуть все-таки прихватило солнышком, она слезает целыми клоками, наминающими старый полиэтилен. Дело обычное! Но от пузырей, когда они наконец лопнут, подсохнут и подживут, остаются на теле отвратительные крапчато-розовые проплешины, вроде лишая. Глядя вслед такому курортнику, идущему по пляжу, народ ухмыляется, даже могут бросить вслед:

— Вон дурак на букву «м» почапал, загорать по-человечески не умеет!

Обидно! Нельзя же каждому, той же Зое, объяснять: я совсем не чудак на букву «м», я просто выслеживал в море лобанов, увлекся и забыл в охотничьем азарте о солнцепеке.

Пока внизу, судя по звону посуды, накрывали на стол к ужину, по стволу старого инжира ко мне пробрался Ларик.

— Ну ты как, чувак? — спросил он со снисходительным сочувствием.

— Лучше, — ответил я, приподнимаясь на локтях и поворачивая голову. — Но завтра еще не смогу…

— Это ежу понятно. Куда тебе с такой спиной лезть в волнорез! Алан знает. Он сначала думал, ты сдрейфил, симулируешь, но я все ему объяснил. Советует керосином мазать. У них один коечник так сгорел, что в больницу в Сухуми сначала хотели везти. Ничего — керосином вылечили. Только курить при этом нельзя. Понял?

— Понял. А при астме можно?

— Нет астмы. Думали, весной снова, как всегда, прихватит… Даже в горле не запершило!

— Вылечили?

— Сама куда-то делась. Врач говорил: после полового созревания обычно она сама собой проходит. Так и получилось. Казачка ему за это четвертной на лапу положила.

— Значит, ты теперь зрелый?

— Еще какой! Кстати, мы завтра курицу в Симонову пещеру ведем… Немец ведет, а мы следом…

— Подглядывать будете?

— Эй, зачем так сказал? Мы что тебе — дети?

— А где Симонова пещера? Я так и не понял.

— Это за водопадом, надо железную дорогу перейти, потом вдоль реки, а дальше по тропинке вверх. Вечером там никого. Потом расскажу, если получится…

— Что получится?

— Похариться.

— По-настоящему? — похолодел я, не веря ни одному его слову.

— Нет, понарошку! Ты совсем в своей Москве заучился?

— А что за девчонка?

— Тебе же сказали — Оля из Курска.

— Сколько лет?

— В ПТУ учится…

— На кого?

— Тебе-то какая разница?

— Просто интересно, на кого люди учатся.

— Вроде на маляра… на маляршу…

— А разве на маляров тоже надо учиться? — удивился я, вспомнив, как Том Сойер белил забор.

— Выходит, надо.

— А ты сам-то куда после восьмого собираешься?

— В мореходку пойду. Буду за границу плавать. Если понравится, останусь. Там — жизнь!

— Красивая?

— Жизнь-то? Еще какая!

— Нет, Оля… Малярша…

— Так себе, ничего особенно, конопатая, но булки что надо…

— Зачем же Гога с ней ходит, если так себе?

— Вы в Москве все такие тупые? — удивился мой друг. — Он же не жениться на ней собирается, а подогреть и вставить…

— А вы?

— А мы до кучи…

— Но за это же могут…

— Да брось ты, эта курица слова никому не скажет, на нее все пальцем показывать будут. И потом она же не целка…

— Ты-то откуда знаешь?

— Немец уже проверял. — И горячий мингрел со смехом спрыгнул на землю.

Ужин мне, как больному, принесла в комнату Лиска.

— Кушать подано, ваше величество! — Она поставила тарелку с кружкой на табурет. — Мне опять сегодня сказали, что я на сержанта Лидку похожа!

— Поздравляю!

— А в Москве на артисток учат?

— Учат.

— Узнаешь где?

— Узнаю.

Она критически осмотрела мою спину, фыркнула и объявила, что я похож на водяную черепаху с зеленым панцирем, такие водятся в озере за плотиной. Приподнявшись на локтях, мне кое-как удалось поесть овощного рагу с тушенкой, потом я снова принялся за чтение, прислушиваясь вполуха к тому, что происходит за окном. Под виноградным навесом резались в кинга, по отдельным возгласам было ясно: как обычно, выигрывает Батурина. В какой-то момент взбешенный Ларик крикнул совсем как Пахан:

— Твои глаза — мне в жопу!

— А ты картами, дурак, не хвались! Раззява! — огрызнулась сестра.

— Я с вами не буду играть!

Попозже донесся смех и звон бокалов с веранды Сундукянов. Магнитофон пел галантерейным голоском:

Виноградную косточку в теплую землю зарою,
И лозу поцелую, и теплые гроздья сорву,
И друзей созову, на любовь свое сердце настрою,
А иначе зачем на земле этой вечной живу?