Совдетство. Узник пятого волнореза

– Сегодня понедельник, – улыбнулся Башашкин, поняв тонкий намек на Аркадия Райкина, и добавил: – Четвертое августа.

– Как летит время! Третий вагон направо, говорите? Дойду. Я же советский человек! Может, примкнете, Юрий Михайлович?

– Нет, спасибо! – самоотверженно ответил Батурин.

– Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет. Вернусь, в кинга сыграем, как вчера!

– Обязательно! – недоверчиво кивнула тетя Валя.

– Сколько нам еще ехать?

– Куча времени! – посмотрев на циферблат, сообщил дядя Юра. – Решили, где сойдете?

– Не знаю. Где понравится… Комнаты везде сдают.

– Выходите в Новом Афоне – не ошибетесь! – посоветовала тетя Валя.

– Хорошая мысль! Славный городок, намоленный. – Он пощупал крест на груди. – Освежусь – и будем решать. За «Сонькой» присмотрите! – Добрюха кивнул на магнитофон, мерцавший в нише над дверью.

Когда Петр Агеевич, въехав плечом в косяк, покинул купе, Батурина быстро накрыла маленький вагонный столик. Доставая из корзины еду, она причитала:

– Как это можно ехать на юг, не зная куда!

– А мы с тобой в молодости как ездили?

– Тоже верно… Но он-то солидный мужчина!

– Может, ему так нравится? Новые места. Приключения…

– Знаем мы эти приключения! Оберут как липку. Крест у него золотой, тяжеленький. За такой головы можно лишиться.

В душном купе запахло вареной курицей, колбасой, помидорами, укропом и малосольными огурцами, купленными на Тихорецкой. Я высунулся из окна по плечи. Вид моря, смыкающегося на горизонте с небом, жалобы мечущихся чаек, горький дым от «титана», затопленного проводницей, и мысль о том, что в соседнем купе едет девушка-паж, которая тоже выходит в Новом Афоне, – все это смешалось в какое-то щемящее чувство ожидания. Чего? Не знаю…

– Юраша, иди кушать! – громко позвала тетя Валя.

– Сейчас… – буркнул я, надеясь, что красивая попутчица через стенку не слышала этого дурацкого – «Юраша».

Я медлил на своей верхней полке, надеясь, что лоснящаяся спина с большим плавником снова вынырнет из волн, и тогда я крикну: «Дельфин!» Пассажиры метнутся к окнам. Зоя тоже выглянет. Я равнодушно покажу пальцем на диковину и, пожав плечами (мол, что за волнения из-за таких пустяков?), спущусь вниз, чтобы поесть. Но минута промедления обошлась мне дорого: кто-то с криком «Берегись!» выплеснул наружу опивки из стакана, и мокрые чаинки залепили мое лицо. Кое-как протерев глаза, я слез с полки и, сшибая углы шатающегося вагона, побрел в туалет – умываться. Тетя Валя, увидев мою физиономию, только охнула, а дядя Юра пошутил, что в жизни лишний раз лучше не высовываться.

– О це жах! – крякнула могучая проводница Оксана, вжимаясь в стену и поднимая над головой, как фонари, подстаканники с желтым чаем. – Ну шо за люди? Талдычишь: ничего в окна не бросать. Без толку!

Едва разминувшись в узком проходе с ее обильной грудью, распиравшей серую форменную рубаху, я оказался перед запертой дверью туалета, оттуда сквозь стук колес слышался плеск воды и напев:

А над морем, над ласковым морем
Мчатся чайки дорогой прямою.
И сладким кажется на берегу
Поцелуй соленых губ…

Наконец из санузла вышла умытая, свежая, пахнущая цветочным мылом Зоя с проштампованным вафельным полотенцем на голых плечах. Я заметил, что глаза у нее синие, а губы необычные, с маленькими ямочками по краям рта, отчего кажется, будто она усмехается. От этой улыбки по всему моему телу пробежал теплый озноб. Рядом с ровесницами я обычно испытываю странную, щекочущую неловкость или бесцельное томление, переходящее в дружеское влечение. Так было с Ирмой и Шурой. Но девушка-паж старше меня на целых три года! Я для нее пацан. Из коридорного разговора Михмата с Добрюхой стало понятно, что она поступила в МГУ. «Запасть» на нее – то же самое, как влюбиться в «Девочку с персиками». Глупо, тупо и нелепо…

Увидев меня, Зоя сперва испуганно вздернула тонкие брови и округлила синие глаза, даже слегка отшатнулась, но потом, сообразив, что случилось, обидно засмеялась и убежала в свое купе. Я зашел в туалет, глянул на себя в зеркало и понял, что выгляжу чудовищно, будто на меня сел рой маленьких черных мух. Смыть налипшие чаинки оказалось не так-то просто, особенно трудно было выполаскивать их из бровей: вагон сильно шатало, и воду в пригоршнях донести до лица, не расплескав, удавалось через раз. Вдруг поезд остановился. Без помех умывшись, я посмотрелся в зеркало и ногтями отслоил от кожи несколько прочно приставших чаинок, которые можно было принять за родинки. На случай, если в коридоре кто-то стоит, я принял выражение независимой иронии и вышел.

Но вагон как вымер. Только Оксана в своем закутке считала мелочь.

– Это какая станция? – спросил я.

– Та никакая. Спецсоставы пропускаем.

– А долго будем стоять?

– Бригадир сказал, минут сорок. Все купаться поскакали.

В купе меня ждал дядя Юра, он с нетерпением крутил на пальце мои плавки, их благодаря завязкам на боку можно надевать, не снимая трусов. Очень удобно, если вокруг полно женщин и девочек.

– Быстрей, племяш, коммунизм проспишь!